Читаем Пропасть полностью

Как-то, наслушавшись рассказов про белорусское изобилие, решил смотаться в это новоявленное соседнее государство. Меня не раз уверяли, что все колхозы там целы и зарплату платят строго два раза в месяц — "аванс" и "получку", как по всему СССР в советские времена. Другие рассказчики восхищались тем, что магазины Белоруссии завалены дешёвыми продуктами и товарами — бери и вези в Россию, продавай с огромной выгодой! Вот и решил съездить, поглядеть на эту Аркадию.

Сначала попытался навести справки у торговок на вокзале. Их немало ночует в платном зале — спят на скамейках, телевизор смотрят, сплетничают. Орёл ведь не так уж далеко расположен от границ с Украиной и Белоруссией. Но у рыночных дам свои представления о прекрасном. "Знаете — вы поезжайте в Брянск, оттуда в Унечу; с Унечи дизель идёт на Кричев, в Белоруссию. Только в нём народу битком, он редко ходит. По пути сойдёте на станции Коммунары. Это белорусский городок Костюковичи — а станция Коммунары называется. Там колбасы — сто сортов, она гниёт на прилавках! А сыру!.. А творогу!.. Бери — не хочу!.." Другая перебивает: "Да это при Шушкевиче рай такой был. Теперь Лукашенко у них встал, гайки закрутил. Раньше им просто некуда было всё девать. У них радиация, Европа продукты ихние не покупала. А Лука всё в Россию стал отправлять. Сейчас уже всё не то. Моя знакомая не дура — сразу дом в Ливнах купила — здесь, на Орловщине. Поняла, куда ветер подул. Я вот в Гомеле была. Там конечно, и обои дешёвые, и сгущёнка, и тушёнка — но нет такого уж сильного изобилия."

— "Да Гомель — еврейский город, что о нём говорить! Его во время войны немцы поздно заняли, евреи удрать успели, а потом вернулись. У них конечно, задёшево, просто так, ничего не купишь — они снегу зимой без выгоды не продадут!"

"А в Костюковичах что — жить не хотят?"

— "Ну, там не евреи, там попроще…"

В разговор вступает ещё одна дама — необъятных размеров (я уж и не рад, что обратил на себя внимание): "Ой, я в Гомеле была — никому туда ехать не советую. Чуть не сдохла! Радиация такая — ужас! У меня голова раскалывалась, я не знала как оттуда выбраться. Мы с мужиком ездили. Он водку пил — дак ему ничего. А я — чуть не сдохла!"

— "Да, радиация там сильная. Больше чем в Киеве. Мне рассказывали: одна еврейка, вся в золоте, когда врачи ей сказали, что она уже всё, долго не проживёт — золото с себя рвала и на стены бросалась!"

"Да евреи — они все такие. За жизнь трясутся. Это им в наказание — радиация…"

У меня голова идёт кругом. Решаю что ехать надо просто-напросто по магистральной линии Москва-Минск.

Задумано — сделано. Добрался на пригородном в Брянск. Там уже не в первый раз наблюдаю следующую картину: люди ждут на платформе пригородную автомотрису (нечто вроде дизель-поезда, чешского производства) на Орёл. Уже и дикторша объявила по радио, с явно белорусским тягучим аканьем, что начинается посадка на "прыгарадный поезд, Брянск — А-арё-ол". И автомотриса ("матрица" — как называют её местные) уже стоит у платформы. А двери закрыты. И будут закрыты до последнего момента. Люди мёрзнут, ёжатся, матерятся. Кто-то начинает проклинать белорусов. Дескать — их в Брянске много и они все демагоги, службисты проклятые, ведут себя как немцы, всё только по инструкции, русского духа в них нет и давно пора выкинуть их из России…

Да, поговорка: "в тесноте — да не в обиде", явно не соответствует истине. Именно в тесноте и появляются обиды.

От Брянска добрался на электричке до Жуковки. Оттуда, на дизеле — до Смоленска. Там, с огромной толпой других пассажиров, кое-как забрался на электричку до Красного (пограничная русская станция на линии Москва — Минск). Вообще-то там всегда курсировала электричка Смоленск — Орша, но Орша — это уже Белоруссия. Заграница понимаешь…

Вся электричка на Красное, забита под завязку баулами, тюками, сумками, коробами, пакетами, корзинами — между которыми, чуть ли не на головах друг у друга, примостились люди. В этой тесноте каким-то чудом умудряются сновать юркие молодые люди, звонко выкрикивающие: "доллары, марки, Россия! Доллары, марки, Россия!.." Ага — деньги меняют. Сидящие неподалёку пассажиры, смеются над какой-то бабулей, которая начала вслух недоумевать — зачем, мол, им марки? Решила что речь идёт о марках обычных, филателистических… Всюду разговоры о том, кто как расторговался. Торгуют во всю ивановскую и в самой электричке… Так и доехали до Красного.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное