Читаем Пропасть полностью

В несчастном Красном — крохотный, обшарпанный вокзальчик, весь исписанный нецензурными надписями, который сроду не был рассчитан на такое количество народу. Благо хоть ждать приходится недолго. Вскоре подкатила минская электричка, выкрашенная в голубой цвет (обычный для белорусских электричек — смотрится красиво, но малейшая копоть, грязь, или пыль, хорошо видны на светло-голубом фоне; поэтому многие такие составы выглядят грязноватыми). Кто-то поясняет, что если в Минске с неё не сходить, то постояв там часок, она пойдёт до Бреста — к самой польской границе. Идёт, таким образом — всю ночь, через всю Белоруссию. В ней можно спать. Ревизоров обычно не бывает.

В общем — допиликал я до Минска. Подумал — не поехать ли до Бреста? Но решил, что хорошего понемножку.

В Минске вокзал бесплатный — что поначалу удивляет и радует. Но ночь на том вокзале забыть трудно. То и дело на кого-нибудь скопом кидались менты. Сразу — по три, по четыре человека. Заламывали руки, пригибали голову к земле — и волокли куда-то. Именно волокли. Причём, я обратил внимание, что кидаются отнюдь не на бомжей и не на каких-нибудь буянов. Лишь один раз, на другом краю зала, какой-то пьяный начал громко материться. Но его-то как раз, совершенно спокойно увёл, взяв за локоть, один-единственный милиционер.

От созерцания таких картин, спать не хотелось совсем — особенно когда я заметил, что схваченные ментами люди (в отличие от бомжей в российских городах) больше не возвращались.

Приглядевшись к сидевшему неподалёку деду, спрашиваю: "Слушай, дедуль — что у вас тут происходит? Чего людей хватают? Не бомжи вроде…"

Дедок хитро прищурился: "Лука парадак наводзець. Кончилась лавачка. Пабалувались — и хвацэць. Хто пахитрее — в Расию пэрэбираюцца… Та ты нэ тушуйся. Ты ж прыэзжай (уловил мой чисто русский выговор)?"

— "Да, сегодня только из Смоленска приехал."

"Ну так хто тэбе тут знаэць? А нэ знаэць — так и нэ тронэць. Сидзи спакойна — тут сваи дзела…"

Едва рассвело — я дай Бог ноги с вокзала.

Побродил по Минску. Да — город вполне красивый. В центре напоминает Москву. В магазинах продукты есть. Но не сказать, чтоб в изобилии. И цены — почти московские, явно выше чем в Смоленске или Брянске. Кое-что чуточку подешевле. Но именно кое-что (например — пирожные) и именно чуточку. Хлеб у белорусов ужасный — чёрные круглые ковриги, с жёсткими, обсыпанными мукой корками. Быстро дошло, что в Минске просто нечего делать — ни тому, кто хочет найти работу, ни тому, кто хочет что-то подешевле купить. Столица — есть столица. Это витрина — красивая и дорогая. Напрасно я заехал так далеко.

Когда шёл к вокзалу, буквально возле меня, резко, со скрипом, остановился милицейский уазик (у меня душа ушла в пятки). Двери распахнулись, выскочили дюжие амбалы в униформе и… схватили под руки двух пожилых людей (видимо супругов), идущих куда-то неспешным шагом, с обычными небольшими авоськами в руках. Их затолкали сзади в уазик, не обратив на меня ни малейшего внимания. Машина лихо рванула с места…

Я немного постоял ошарашенный, потом перевёл дух и укрепился в мысли, что из Минска нужно уносить ноги — чем скорее, тем лучше.

Первой же электричкой выехал в Оршу. Там быстро усёк, что просто ходить по магазинам — бессмысленно. Всё продаётся-покупается через чёрный ход, через знакомых и знакомых знакомых, одним словом, по-блату. А так просто — ну можно что-то понемножку купить (чтоб сама дорога окупилась), не более того. И разница в ценах с той же российской Смоленщиной — не так уж велика.

А что касается колхозов, то сунувшись в один из них, я потом долго над собой смеялся — ну кому нужен иностранец, практически без документов, недавно освободившийся из заключения? Если б ещё председатель был мне отцом, или братом — а так, глупо и пытаться…

В общем, покинул я Белоруссию несолоно хлебавши — но хорошо хоть, вполне благополучно. Съездил, так сказать, на экскурсию.

А вообще, такие вояжи не всегда хорошо заканчиваются. Раз, влип я на станции Скуратово, Тульской области. Туда доехал — а оттуда, до утра, уже никуда никаких электричек. Ночь на дворе. Зима. Вокзал, который раньше на ночь не закрывался, теперь (из-за того что стоянка многих проходящих поездов на этой станции отменена — так же как отменён и ряд самих поездов) стал закрываться. И что делать? Поблизости от вокзала ещё работал какой-то ларёк. Пошёл я туда, купил бутылку водки. Отошёл от станции метров восемьсот, в относительно тихое место — безветренное и не на виду у припозднившихся прохожих. Протоптал тропу — метров тридцать длиной. Вот по этой тропе и ходил бодрым шагом, туда-сюда, всю ночь. Бутылку, по глотку, всю выпил — без какой-либо закуски. И не почувствовал ни малейшего опьянения.

Потом, в утренней электричке, оттаивал по частям, удивляясь что жив, и даже кажется не простыл…

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное