Пропавшая девушка

Не знаю, сколько я стоял и смотрел. Минуты? Секунды? Вскоре от Лиззи и Аарона не осталось ничего, кроме праха – двух куч серой пыли, похожей на золу в прогоревшем очаге. А потом налетел ликующий пещерный ветер, развеял прах и унес с собой в темную бездну.

Долго стоял я, уставившись в пустоту. Но внезапно в голове у меня прояснилось, и я вспомнил о Пеппер. Вспомнил ее испуганный крик, который помог мне избежать страшной пещеры, не позволив раствориться во времени.

Да. Да. Только теперь я спохватился. Усилием воли отогнав кошмарный образ двух людей, рассыпающихся в прах, я побежал, оглашая лес криком:

– Пеппер! Пеппер, ты в порядке? Пеппер!

46

Я споткнулся о кучу опавших листьев, ноги заскользили по твердому насту.

– Пеппер? Пеппер? – Эхо разносило мои хриплые, отчаянные крики.

Когда, продравшись сквозь заросли, я выбежал на поляну, Пеппер повернулась навстречу и прищурилась, будто не узнавая.

– Майкл? – Она потянулась, разминая затекшие плечи. – Майкл? Что случилось? Я будто заснула… Но это невозможно. Я очнулась от собственного крика и…

– Ты в порядке! – воскликнул я. – Должно быть, чары разрушились. Слава богу, ты в порядке.

Я обхватил ее руками и сжал в объятиях. Щеки у Пеппер были ледяные, куртка от мороза вообще задубела.

– Ты в порядке… Ты в порядке… – твердил я без умолку.

С мгновение я еще обнимал ее, потом отступил.

– Пеппер, ты спасла мне жизнь. Твой крик… он спас меня.

Она встретилась со мной взглядом:

– У меня такое чувство… я будто от кошмара очнулась. Где Лиззи? Помню, здесь была Лиззи. Куда она делась?

– Лиззи больше нет. Кошмар закончился, – сказал я. – Я тебе все объясню. Только сперва давай выберемся отсюда.

Я обнял ее за плечи, и мы вместе поспешили прочь из мрачного леса, к машине.

* * *

Листок кальки трепетал на ветру. Я вцепился в него, чтобы не унесло. У кладбищенской ограды я увидел Пеппер и Кэтрин. Они жестами звали меня, но я лишь отмахнулся. Мне хотелось побыть одному.

Снег не шел уже два дня, температура подскочила почти до плюс четырех, и мисс Бич объявила, что сегодня сам бог велел закончить работу с надгробными оттисками.

Утреннее солнце поднималось в ясном голубом небе. Я обошел несколько лужиц талого снега и подошел к мраморной могиле в конце ряда.

МАРТИН ДУЛИ

Я хотел сделать оттиск с дедовой могилы, а потом написать о нем доклад: как он, совсем мальчишкой, приехал в Штаты из Ирландии, как трудился не покладая рук, пока не стал владельцем самой большой конюшни в Шейдисайде. Но теперь, глядя на слова и даты, высеченные в потускневшем черно-белом мраморе, я колебался.

Слишком много накопилось у меня вопросов. Неужели этот глубоко несчастный, полуслепой человек действительно был жестоким убийцей? Неужели именно дедушка Дули стал причиной всех ужасов, пережитых мной и моими друзьями?

Мелькнула безумная мысль, что он может подняться из могилы. Встанет из занесенной снегом земли, чтобы все объяснить мне, чтобы сказать: «Нет, Майкл. Я никому на свете не делал зла. Жил честно, держал конюшню и очень любил своих родных».

Безумная мысль. Я знал, что никогда не узнаю правды. Я пронесу ужас минувших дней через всю оставшуюся жизнь, так и не узнав, что случилось на самом деле.

Ветер снова зашелестел бумагой. Я скатал ее в трубочку и решил двинуться дальше.

Ноги сами привели меня вверх по пологому склону холма к могилам семьи Пальмьери. До меня долетали беззаботные голоса товарищей, трудившихся над своими оттисками. Они вдруг показались мне ужасно далекими.

Я долго смотрел на могилу Анжело Пальмьери, затем повернулся к точно такому же камню рядом.

БЕТ ПАЛЬМЬЕРИ. 1934–1950

Я опустился на колени перед плитой, и могильный холод просочился сквозь ткань моих джинсов.

Может, я с ее надгробия сделаю оттиск.

Ветер трепал мои волосы, по спине ползли мурашки. И вдруг сквозь завывания ветра я услышал шепчущий тихий голос, будто доносившийся из земли у подножия могильного камня…

МАЙКЛ, МЫ С ТОБОЙ СВЯЗАНЫ КРОВЬЮ. ПОМНИ. МЫ С ТОБОЙ СВЯЗАНЫ КРОВЬЮ.

У меня отвисла челюсть. Листок выпал из ослабевшей руки. Я вскочил и вслушивался, вслушивался, вслушивался в раскаты жестокого смеха, холодного, словно перезвон горного хрусталя.