Пропавшие без вести

Полковник нажал стартер, и, как будто на этот звук, снова ударили выстрелы из темноты. Лобовое стекло брызнуло мелкой дробью осколков.

Машина не стронулась, хотя мотор тихонько ворчал.

— Дьявол! В ногу меня, — тревожно сказал полковник. — Машину водить умеешь?

— Водил, — неуверенно отозвался Балашов, и голос его дрогнул.

В военной газете еще до войны всех их учили водить громоздкие и тяжелые типографские автомашины: редактор, наборщик, печатник — все могли заменить водителя, если его ранят. Легковую Иван водил раза два «для пробы»…

— Садись за руль, живо! — приказал полковник. После такого длинного перерыва, к тому же еще в темноте, на незнакомой машине, сесть за руль… Но иного выхода не было.

Выпуская короткие очереди из автомата, Иван обежал машину вокруг.

— Вот так влипли! — проворчал, тяжело перемещаясь, полковник.

Балашов осторожно стронул машину. Снова ударили разом два выстрела вовсе рядом. Иван дал полный газ и с каждой секундой увереннее и увереннее повел автомобиль по дороге.

Всего в каких-нибудь двух километрах встречная часть пехоты подтвердила им, что они едут правильно.

Сестра сделала перевязку полковнику, рана которого оказалась не тяжела, перевязала и лейтенанта.

Шофер оказался уже мертвым. Пуля прошла возле сердца.

— Эх, Сережа, Сережа! Товарищ сержант, друг ты мой дорогой! Сколько прошли мы с тобой! И далеко ли до победы, а ты!.. — горько сказал полковник и осекся, умолк…

Еще меньше десятка минут — и они приехали в штаб, куда был вызван полковник. Лейтенанта тотчас же сдали в санчасть.

А на рассвете, вместе с полковником похоронив убитого шофера, Балашов, уже с красноармейскими погонами на шинели и с заветной звездой на шапке, на заднем сиденье той же машины ехал с полковником, нагоняя часть. На груди у него висел автомат убитого Сергея.

Бойцов, освобожденных из плена, обычно направляли на несколько времени в госпиталь, чтобы дать им отдых и подкормить.

Полковник Анатолий Корнилыч Бурнин, у которого в адъютантах оказался Иван, сказал, что не хуже подкормит его и в своей части, что же касается разговора об отдыхе, то сам Балашов считал, что отдыхать будут разом все — после войны, которой осталось, может быть, месяц…

Бурнин подробно расспрашивал Ивана о жизни в лазарете ТБЦ, о подпольной работе, о допросах гестапо и о пребывании в концлагере, и Балашов показал ему изрубцованную спину, красные шрамы от побоев и ожогов.

— Живуч ты, парень, живуч, а главное — наш! Вот что главное! — говорил Бурнин.

Балашов рассказал ему отдельные эпизоды из жизни ТБЦ-лазарета, рассказал и о том, как мучительно бились они в попытках установить связь с советским командованием через товарищей, уходивших в побег.

— Недолго теперь уж осталось! Скоро дойдет до них Красная Армия! — утешал Ивана Бурнин.

Неделю спустя после встречи Ивана с полком замполиту Бурнина подполковнику Сапрыкину пришлось ожидать командира в его машине вместе с Иваном.

— Поотъелся, боец, за недельку на русских харчах, поотъелся! — добродушно усмехнулся Сапрыкин, усаживаясь на место водителя, рядом с Иваном. — Небось и внукам закажешь в плен попадать!

— Да уж, хуже не выдумать ничего! — отозвался Иван.

— Что же там, в лагерях, и политработники тоже встречались, бывшие коммунисты? — с любопытством спросил подполковник.

— А как же! Они-то и есть там главная сила! — сказал Балашов.

Об этом Иван мог говорить день и ночь. Не гестапо с его допросами и пытками, не концлагерь, а ТБЦ-лазарет с подпольной организацией был для него самой близкой темой. Он разгорелся, рассказывая о том, как постепенно росли и сплачивались их силы в лагере, вплоть до последнего месяца перед его арестом.

— Понимаете, чего мы хотели, товарищ полковник?! — увлеченно воскликнул Балашов.

— Понимать-то я понимаю, а только кому нужны все эти игрушки? Сначала попали в плен, а потом собрались воевать! В плену воевать с фашистами поздно… Тоже воины!

— Да, конечно, силы там у людей не воинские, — согласился Иван, — голод измучил! А до оружия доберутся — и силы прибудет!

Подполковник качнул головой.

— Оружие?! А что они стали бы делать с оружием? На Берлин пошли бы? — с насмешкой спросил он. — Ты, вижу, боец, романтик! Стихи не пишешь? А все твои там «подпольные» товарищи тоже такие романтики?.. Эх, вы! Сидели-сидели в пленных бараках, а война к концу. И надумали: дай поиграемся в коммунистов, дай-ка «партию» тут устроим! А войне нужны не забавы, ей верность, неколебимость и сила нужны!

Казалось бы, с замполитом полка красноармейцу спорить и не пристало. Но ведь подполковник не знает, что там творится. Надо ему объяснить, что верности родине, неколебимости и воли хватит у этих людей, а силы…

— Они ведь и копят силу, товарищ полковник! Ведь они только знака ждут. Столько ненависти к фашизму во всех, что не будет оружия, так без оружия встанут! — уверенно сказал Балашов.

— Ерунда, Балашов! — оборвал Сапрыкин. — Сам пойми, кто даже с оружием в плен угодил, уж тот без оружия не восстанет!