Пропавшие девушки

Быстрым движением он хватает меня за предплечье, не позволяя открыть дверь. От этого у меня по телу будто проходит электрический разряд, а мозг отвечает приливом страха и возбуждения одновременно. Мне приходится сосредоточиться на том, чтобы не реагировать, не позволить мышечной памяти о сотне схваток прийти в действие, помешать инстинкту, который жаждет взять верх и заставить меня резко дернуть руку, чтобы вырваться из его хватки. Вместо этого я позволяю ему удерживать меня. В организме у меня по-прежнему полно наркотика, и каждый волосок на теле стоит дыбом до тех пор, пока Тед не понимает, как близко ко мне стоит. А может быть, он замечает, что я перестала дышать.

Он отпускает мою руку, но ни на шаг не отступает. Стоит так близко, что я могла бы запрокинуть голову и посмотреть ему в глаза.

— Я очень прошу, — говорит он, — пожалуйста, откажись от этой затеи. Это не та семья, с которой тебе стоит связываться.

— Мне очень жаль, — повторяю я.

Больше меня ни на что не хватает. Сейчас я не доверяю ни одному из своих инстинктов. Я давно поняла, что не всегда могу определить, подвергаю себя опасности или нет.

— Это вряд ли, — со странной улыбкой говорит Тед, и этот его оскал может означать как гримасу гнева, так и удовольствие и попытку подразнить меня. В его случае не могу сказать наверняка.

Дождь усиливается.

— Пойдем обратно.

Он качает головой, и мне на лицо, прямо под правый глаз, падает капля. Но потом он отодвигается и поднимает обе руки, словно показывая, что не намерен причинить мне вред.

— Ну ладно, — говорит он и идет по переулку к улице, оставляя меня возле двери черного хода.

Я едва дышу. Прикоснувшись к лицу, чтобы смахнуть с ресниц на нижнем веке каплю, обнаруживаю, что пальцы окрасились красным.

— Ошизеть можно, — говорит Андреа, даже не пытаясь включить внутреннего цензора, отчего я понимаю, что мой рассказ не на шутку ее обеспокоил.

Мы завтракаем в том же бистро в Лейквью, где много месяцев назад я ответила на звонок по поводу Неизвестной. Интересно, помнит ли Андреа, что это то самое место, или же воспоминание померкло и теперь это лишь очередное кафе в ее списке, где можно встретиться и обсудить дела за чашкой латте с булочкой. Рассматриваю столешницы с мозаиками, блестящую кофе-машину медного цвета и свисающие с потолка длиннющие лианы, и в том, что я снова здесь, мне видится странная симметрия. Когда я в последний раз сидела в этом бистро, я была замужем, жила в собственном доме и вела долгие переговоры с мужем о возможности завести детей. Теперь я отхожу от дозы кокаина, в глазах пульсирует головная боль, а все былое утрачено.

— Ну, должна признать, я была… в измененном состоянии сознания, — говорю я, подбирая слова, которые звучат менее безответственно и по-детски, чем «под кайфом».

Знаю, Андреа считает мое поведение после развода чем-то вроде второго подросткового возраста или по крайней мере второго студенческого загула. Я делаю что могу, чтобы убрать это впечатление незрелости — смертный грех в ее глазах, — теперь, когда мы с ней вместе занимаемся записью подкаста, но это не так просто, если уж я по ночам нюхаю кокаин в туалете для сотрудников.

— Может, я восприняла все слишком серьезно.

Я не говорю ей, что не очень хорошо помню, с какой силой он меня схватил. Проснувшись утром, я была почти уверена, что увижу на внутренней стороне предплечья цепочку синяков, оставленных его пальцами, и ощутила нотку фальшивого разочарования, когда ничего не нашла. Потому что зрелая, профессиональная личность, за которых все принимают нас с Андреа после нашего успеха, не очень совместима с той частью меня, которая испытывает возбуждение, балансируя на острой грани между безответственностью и настоящей опасностью.

Андреа бросает взгляд на сумку, которая висит на спинке соседнего стула. Знаю, о чем она думает: мы должны это записать. Встретившись с ней взглядом, я качаю головой.

— Это неважно, — говорю я.

— А по-моему, важно, — отвечает она.

— Что мне делать? — спрашиваю я. — Признать, что была под кайфом? И что он просил меня бросить дело?

— Угрожал тебе, — огрызается Андреа.

— Да ничего он не угрожал, — возражаю я, проигрывая в памяти наш разговор, просто чтобы лишний раз в этом убедиться.

— Но он думает, что Колин вполне мог совершить убийство, — не уступает Андреа. — Это важно.

— Слушай, если я стану обсуждать это в подкасте, нам кранты. Я потеряю всякое доверие из-за кокса, а мы окажемся загнанными в угол, потому что после подобного разговора Колин выглядит виновным. Вполне вероятно, Ава отвернется от нас, если публично выразим сомнение в невиновности ее брата. А Тед уж точно перестанет со мной разговаривать, если мы сделаем наш разговор доступным для общественности, особенно учитывая, что он просил меня ничего не рассказывать Аве.

— Ладно. — Андреа поднимает руку. — Ладно, но сделай мне одолжение и хотя бы набросай заметки о том, как проходил разговор. На случай, если потом понадобится. Так у нас хотя бы будет более-менее стабильная почва под ногами.

— Конечно, — отвечаю я.