Чиж, ошалелый, сам не свой от предвкушения и усталости, ничего странного в этом не видит. На самом деле он ждал чего-то подобного: в сказках всегда нужно следовать непостижимым правилам.
Узкий коридор ведет в непроглядный мрак.
Чиж плавно закрывает дверь, и внешний мир сужается до клинышка, потом до тонкого волоса, а затем и вовсе исчезает. Щелкает засов, запечатав Чижа во тьму.
И тут слышны быстрые шаги, все ближе и ближе. Вспыхивает фонарик, все кругом заливая золотым светом.
Мама, ошеломленная. Протягивает руки. Заключает его в объятия. Родное тепло, родной запах. Ее лицо, изумленное, потрясенное, счастливое.
Чиж, восклицает она. Ох, Чиж! Нашел-таки меня!
II
И вот он здесь, Чиж. Ее Чиж.
Выше ростом, чем она ожидала, худее. Лицо почти утратило детскую округлость. Худое, холодноватое лицо, недоверчивое; сурово сжатые губы, твердый подбородок – интересно, в кого бы? Не в Итана и уж точно не в нее.
Чиж, ахает она, как ты вырос!
Еще бы, отвечает он с неожиданным холодком. Сколько зим, сколько лет.
Он мнется у двери, прячет глаза – сразу видно, не доверяет ей. Пока, думает она, – пока не доверяет. Она выключает фонарик.
Нельзя привлекать внимание, поясняет она.
И знает, о чем он сейчас думает: «Куда я попал?»
Коридор узкий, за спиной слышно, как Чиж, держась за стены, пробирается вглубь незнакомой квартиры. Вот он споткнулся, замер. Подошвы кроссовок шаркают по полу.
Сюда. Подожди. Осторожно, пол неровный. Смотри не споткнись.
Говорит она скороговоркой, взахлеб, необычно много, но поделать ничего не может.
Я так и знала, что ты сообразишь, тараторит она, пробираясь с ним по темному коридору. Знала, что у тебя хватит ума.
Откуда? – спрашивает он.
На пороге гостиной она останавливается, ждет его, и рука его мимолетом касается ее талии, будто в поисках опоры, чего-то знакомого. Хочется взять его за руку, прижать к щеке его ладонь, но еще не время.
Мне сказали, отвечает она.
После темного коридора трудно привыкнуть к свету в гостиной. Чиж заслоняется ладонью, точно очутился под слепящим солнцем. Вот он разглядывает комнату, вбирает ее в себя по частям. Облезлые обои как шелушащаяся кожа. Продавленный линялый диван у стены, складной карточный столик с горой инструментов. Сверху на них уставилась, словно чей-то глаз, голая лампочка. Видно, как взгляд Чижа скользит от забитых фанерой окон к дождевым разводам на потолке, к ней самой – лохматой, в драной футболке и потертых джинсах, притаившейся впотьмах, словно отшельница. Не здесь он ожидал ее увидеть. И представлял ее совсем другой.
Ты, наверное, устал, говорит она. Комната для тебя уже готова.
Она ведет его вверх по лестнице, оранжево-красная ковровая дорожка приглушает звук их шагов. Тут и там на обоях темнеют квадраты – здесь когда-то висели картины.
Чей это дом?