Пропавшие в Эдеме

Она взяла распечатку, посмотрела на нее несколько секунд поверх очков, а потом, пытаясь разобрать, что там написано, вдруг перевела на меня измученный взгляд:

– Как именно к вам попал ее образец для анализа?

– Когда она… была у меня в квартире, у нее выпал волос.

– Волос?

– Из одного волоса можно выделить ДНК.

– Вы хотите сказать, что сохранили ее волос?

– Да.

– Зачем это вдруг вам ее волос? Для чего?

– Я хотел… Чтобы у меня что-нибудь осталось от нее.

– Чтобы у вас «что-нибудь осталось от нее»?

– Да, я знаю, что это звучит стра…

– А почему на этой бумажке нет логотипа? Печати? Почему я должна верить, что вы ее не подделали?

– Для того чтобы получить официальный результат, нужен образец крови или слюны, госпожа Бен Абу. Но эту бумагу мне передали профессионалы, которым можно доверять, и вероятность ошибки очень мала.

Она посмотрела на эту бумагу еще немного – и швырнула ее мне. То есть не положила на стол между нами, а бросила ее мне, почти что в меня.

– Допустим, эта бумага настоящая, – сказала она с преувеличенным недоверием.

– Госпожа Бен Абу…

– И допустим, что между вашей и ее ДНК обнаружили какую-то связь.

– Пятидесятипроцентное соответствие, если точнее.

– Вы думаете, что это делает вас ее отцом?

– С генетической точки зрения это…

Она посмотрела на меня таким испепеляющим взглядом, что я осекся и не мог больше продолжать ученые объяснения. Потом она глубоко вздохнула, как девочка, которую приучили считать до десяти, прежде чем отвечать тому, кто ее бесит, и только после этого заговорила.

– У Лиат был только один отец, видите ли. Который умер, когда ей было четырнадцать лет.

– Соболезную…

– Они были очень близки.

– Понимаю.

– Нет, вы не понимаете.

– Тогда объясните.

– Чего здесь объяснять? – Ее голос сломался на слове «объяснять».

Подошел официант, принес чай, который я заказывал.

– Что-нибудь для вас? – спросил он маму Лиат. – Рассказать вам о наших фирменных блюдах?

Она резко и сильно качнула головой, давая понять: я не наслаждаться сюда пришла. А когда официант ушел, заговорила очень быстро, в ее глазах заблестели молнии – предвестницы слез.

– У него произошел инсульт, когда Лиат была дома. «Скорая помощь» приехала слишком поздно, в реанимации было слишком много пациентов, поскольку как раз тогда случился теракт; ему назначили неправильное лечение, а его, видимо, еще можно было спасти. Понимаете?

Я кивнул.

– После этого Лиат сорвалась. Перестала есть, перестала бегать, вы вообще знали, что она была чемпионкой Израиля по спортивному ориентированию?

– Да, – сказал я (и не сказал: я слежу за ее страничкой на «Фейсбуке», не могу заставить себя этого не делать).

– Это все от него, это он научил ее. Каждую субботу они вместе бегали, до ее бат-мицвы[101] они прошли всю Израильскую тропу[102].

– Это все очень…

– После его смерти она долго не могла прийти в себя. Не ходила в школу, ушла из скаутов. Каких диагнозов только ей не ставили… Дефицит внимания, нарушение обмена веществ, какой-то психиатр-идиот даже поставил пограничное расстройство личности. А ей просто требовалось время, чтобы осознать, что папа умер. Мне это было с самого начала понятно. Каждый человек переживает потерю в своем темпе…

– Это правда…

– И ей просто нужно было больше времени. Мне было ясно, что мы идем по туннелю и что я должна быть с ней, пока мы не увидим свет.

– Я…

– И как-то раз, лет в семнадцать, она встала утром и вдруг ни с того ни с сего сказала: мама, я хочу быть врачом. Чтобы с другими не произошло того, что произошло с папой. А для этого нужны хорошие оценки. И все. С тех пор дело у нее пошло. Понимаете?

– Госпожа Бен Абу…

– Она рассказывала мне о вас, кстати, знаете? Сказала, что вы единственный человек во всем отделении, кого она ценит. Что она хочет быть как вы. Что вам действительно важны больные. И от этого она была еще сильнее разочарована, когда вы сделали то, что сделали. Именно потому, что она уважала вас.

– Это недоразумение, госпожа Бен Абу.

– Недоразумение? Как это?

Я помолчал, размышляя. Подбирая слова. Мне казалось, что фраза, которую я сейчас произнесу, сможет все перевесить.

Яфит Бен Абу тоже молчала. Было такое впечатление, что поток слов, который излился из нее за последние минуты, обнаружил ее уязвимость и теперь она в смятении.

Она подозвала официанта. И попросила: если можно, стакан воды.

Он принес ей кувшин, и когда я взялся за него, чтобы налить ей, она остановила меня и сказала: я сама себе могу налить.

– Послушайте, – заговорил я, когда она сделала первый глоток, – и поступки, и жесты… – это могло быть… просто недоразумение.

– В каком смысле?

– То, какие движения сделал человек, как он прикоснулся, другой человек может истолковать не так.

– Не так истолковать?

– Ну, в смысле, намерения, которые стоят за этим движением, могут быть истолкованы неверно.

– Как это? – Она резко опустила стакан на стол, и несколько капель воды брызнули на меня.

– У меня не было намерений домогаться Лиат, госпожа Бен Абу. С того момента как мы познакомились, она вызывала у меня только одно желание – делать все, чтобы ей было хорошо. Опекать ее.