— Работал, — сказал он, резко нажав на педаль запуска двигателя. Мотоцикл здорово тряхнуло, двигатель заработал с первого раза. Мощный, ровный звук четырехтактного двухцилиндрового оппозитного движка.
Корпус мотоцикла завибрировал. Гром легко забрался на седло, газанул, повернулся ко мне и произнес:
— Держись крепче. Улетишь, пеняй на себя.
Мотоцикл взревел, дернулся, у меня захватило дух, втиснуло в жесткое сидение. Инстинктивно я взмахнул руками, потом что не отреагировал на слова Грома, и поначалу думал, что вылечу вон и разобьюсь. Я ухватился за какую-то выступающую поверхность, мотоцикл подбросило, потом занесло — в глазах зарябило, я буквально потерялся и не мог сфокусироваться ни на чем, разве что на правой рукоятке газа, которую Гром выкрутил до отказа.
Минуты две спустя тряска слегка успокоилась, я открыл глаза, которые закрыл, до того было страшно.
— Ты писатель?!
— Что?!
Я повернул лицо к Грому. Сквозь шум ветра и прилегающий плотно шлем я не расслышал его слов, но понял их по движению губ.
— Я говорю, ты — писатель?! — Гром не смотрел на дорогу. Он смотрел на меня и в его глазах я не видел ничего хорошего. Того, что обычно люди думают, когда произносят это слово.
— Нет, с чего вы взяли?
— Она сказала!
— Кто, Диана?!
Он посмотрел на меня как на врага народа, и я понял, что даже если мы несемся в полной глуши на скорости сто километров в час — имен лучше не называть. Камер нет, но есть уши, есть глаза и есть кто-то незримый, который всегда смотрит на тебя из тьмы.
Мотоцикл несся по какой-то грунтовке. Городом и не пахло. Стало заметно прохладнее, на небе повисла мрачная туча и мне стало не по себе. Куда он меня везет? Когда Диана успела ему все это сказать, ведь на даче не было телефона, не было ничего, при помощи чего она могла бы с ним связаться.
Словно вырубленное из камня лицо мотоциклиста не выражало ни единой эмоции, а я слишком хорошо знал, что это значит. Он мог быть просто психопатом. Или спецслужбистом с посттравматическим синдромом.
Для Дианы убрать лишнего человека, насколько я успел ее узнать, не представляло никакой проблемы — ни нравственной, ни технической. Изменилась ли она за двадцать пять лет, проведенных в Советском Союзе?
Вряд ли! Это было почти нереально. Скорее, наоборот. Она сгорала от ненависти к человеку, из-за которого она оказалась здесь и потратила пусть может быть и не лучшие свои годы, но годы последние. Состарилась в одиночестве, нищете, работая уборщицей на ненавистном заводе.
С мизерной зарплатой, без своих салонов красоты, массажа, дорогих кремов и любовников — вообще без всего. Возможно ли, что сердце ее смягчилось — после всего, что она сделала?
Дождавшись здесь своего сына — настоящего сына, а не меня… возможно ли, чтобы она предала его и променяла на того, кто был лучше, гуманнее, добрее?
Сказала бы — «Прости, сын, я ошиблась… судьба дала мне право выбора снова, и я им воспользуюсь. И на этот раз не ошибусь!»
Возможно ли это?!
Все эти мысли пронеслись в моей голове с такой скоростью, что, кажется, даже опередили стремительно мчащийся по лесной дороге «Урал».
Холод сковал руки и ноги, горло сжалось в немом крике. Меня словно парализовало и от этих мыслей волосы под шлемом встали дыбом.
Слава Богу, что из-за шлема, который я не хотел надевать, этот странный парень не видит моей реакции.
Проселочная дорога вильнула влево, я успел увидеть огромный гранитный камень невесть как оказавшийся в этом месте. «Урал» вклинился в лес и вот тут мне стало по-настоящему страшно.
Он вез меня не к Северной Горе. Это я уже понял по его мрачному виду и плотно сжатым губам. Он вез меня не к Свете и ее спутнику. Он вез меня убивать.
Почему я сразу до этого не дошел? Уж что-что, а инстинкт в таких случаях всегда выручал меня, нашептывая или крича (в зависимости от тяжести ситуации) — стой, бей или беги! Сейчас, вероятно, возникла такая ситуация, когда применять нужно было сразу три этих умения — поэтому и возник затык.
Я покосился на Грома. Меня никогда не подводит первое впечатление о человеке и даже теперь, будучи практически уверенным в его намерениях, я видел перед собой неплохого мужика, служаку, военного или спеца, который просто и честно исполняет свой долг. Таких людей легко обмануть, обвести вокруг пальца разговорами ни о чем и обо всем сразу. Сыграть на чувствах и все такое. Я знал такой тип людей. Хуже было то, что если уж они взялись за что-то, то обычно доводили это до конца.
Мотоцикл медленно вкатился на закрытую со всех сторон мощными соснами поляну и остановился.
— Вылезай! — скомандовал Гром. — Приехали.
Я завертел головой, пытаясь понять, где должно все случиться. Прямо здесь? Вряд ли. Слишком приметное место, к которому приведут следы мощных колес «Урала».
Я с трудом выбрался из коляски, стащил шлем, встряхнул вспотевшей головой. Вдохнув свежий сосновый аромат, я повернулся, стараясь запомнить каждую мелочь. И правда — среди засохшего кустарника я заметил тропку. К ней и направился Гром, махнув мне рукой.
— Идем! Поторапливайся!