Пропавший без вести

– Я не об этом, – перебивает Ник, наконец повернув голову в мою сторону. Глаза у него тусклые и какие-то пустые. – Ты обманула меня, заставив поверить, что Джейкоб мой сын.

Так и есть. От его слов у меня сжимаются зубы, и я прикусываю щеку.

– Ты хоть представляешь, каково было Джейкобу услышать все это от Айзека – на лодке, посреди ночи? Я вот представляю, Сара. Мой мир перевернулся, полетел к чертям. Я измучен и сбит с толку, а виновата та, кого я вроде как должен любить больше всего на свете.

Рот наполняет металлический привкус крови. Зубы впиваются в мягкую плоть.

– Еще бы Джейкоб не спрыгнул. От такого захочешь убежать, будь ты хоть в ста километрах от берега.

Я гляжу на верхний уровень, на кровать Джейкоба, где его по-прежнему ждут матрас, одеяло и взбитые подушки. Простыня все еще хранит его запах.

– Это же наш мальчик, Сара. Наш мальчик. Как ты могла такое допустить?

Я уже на пределе и готова взорваться.

– Он вполне мог добраться до пляжа. Почему нет? Айзек говорит, стоял штиль, течение было слабым. Джейкоб отлично плавает.

– На его месте я бы засомневался, стоит ли вообще куда-то плыть.

– Господи, Ник! Перестань, прошу тебя!

– Сара, прошло восемь дней, восемь гребаных дней! Где же он, по-твоему? Почему Джейкоба никто даже не видел?

– Может, он не захотел возвращаться домой и убежал. Ему нужно время. Все будет хорошо, Ник. Все будет хорошо.

Ник смотрит на меня, словно я ему совсем чужая.

– Хорошо уже никогда не будет.

Проходит час, а может, и два. Мы то говорим, то молчим. Я то и дело ставлю чайник на огонь. Аппетита нет. Я думала, Ник захочет уйти, но он остается. Задает вопросы. Тихо плачет, сжав пальцами переносицу. Просит позвонить констеблям. Я рассказываю все Эвансу, а Ник слушает, крепко вцепившись руками в стул, на котором сидит.

Я переодеваюсь в джинсы. Чищу зубы. Выпиваю бокал вина. Ничего не помогает.

– Ты собиралась когда-нибудь сказать мне про Айзека? – спрашивает Ник уже днем. Глаза у него покраснели и немного опухли.

– Нет, вряд ли.

– Почему?

– Потому что для меня отец Джейкоба ты. Вы любите друг друга, вы нужны друг другу. – Закрыв глаза, я вспоминаю, как малыш впервые зашевелился внутри меня, и Ник теплой ладонью накрыл мой живот. – Больше всего на свете я хотела, чтобы Джейкоб был твоим сыном.

Ник внимательно приглядывается ко мне, будто стараясь понять, кто же я такая на самом деле.

– И когда ты точно поняла?

Я шумно сглатываю.

– После тех анализов на фертильность.

– Ты же тогда сказала, что все в порядке, – настороженно говорит Ник.

– Да, только вот, согласно анализам, сперма оказалась… низкого качества.

Ник изумленно смотрит на меня, качая головой.

– Боже, ты и здесь меня обманула! Невероятно!

– Мне очень…

– Не надо! – Ник встает. – Помолчи. Просто помолчи.

Я прижимаю ладони ко рту, больно надавливая костяшками.

– А как Айзек узнал, что он отец? Ты ему рассказала про результаты анализов?

– Нет! Нет, конечно! Он ни о чем не догадывался, но потом… прикинул даты. Заметил некое… сходство.

Темные глаза, тяжелые брови – прямо как у Айзека.

И я рассказываю Нику, как много лет назад, когда в утренних лучах солнца Джейкоб плескался на мелководье, орудуя рыболовной сетью, к нам внезапно подошел Айзек. Он долго молча смотрел на малыша, и от его близости мне стало тревожно.

– Ребенок мой? – наконец сказал Айзек.

– Что за глупости! – ответила я, но, видимо, по моему тону, по моему неловкому поведению или бегающему взгляду он все понял. Понял, что я вру.

Айзек подошел ко мне вплотную.

– Я ни за что тебя не обижу, Сара. Только прошу, не увози Джейкоба отсюда. Пообещай мне. Иначе я буду вынужден рассказать все Нику.

Через пару минут Ник выходит из задумчивого состояния.

– Он догадался. Даже Айзек догадался, а я нет.

Ник кладет в карман бумажник и телефон, собирает небольшую сумку с одеждой.

– Мне надо уехать, – говорит он, не глядя на меня.

– Ладно, – выдавливаю я. Спросить, куда и надолго ли, я не осмеливаюсь.

Ник открывает дверь, и внутрь врывается бриз. Жалюзи отстукивают ритм. Ник уходит вдаль по пляжу. В конце концов его силуэт исчезает из виду, и я ложусь на диван, подтянув колени к груди. Когда Джейкобу было несколько месяцев, и он только научился сидеть самостоятельно, я делала ему настоящий трон из подушек, и пока я хлопотала по дому, готовила и болтала с ним, он сидел тут с довольным видом. Как мать, я всегда хотела лишь одного – защитить Джейкоба, а в итоге ужасно его подвела.

Если он все-таки утонул…

Я обхватываю колени руками. Нельзя поддаваться этой мысли. Нельзя терять надежду. Я хочу верить, что он мог выжить.

Мне надо верить.

Жизнь вокруг идет своим чередом: вдалеке свистят в собачий свисток, летит самолет, в стекло бьются насекомые, натужно гудит моторная лодка.

Становится душно. Я заставляю себя встать и открыть дверь. С удивлением обнаруживаю, что уже спускаются бархатисто-серые сумерки. Выхожу на террасу, присев на нижнюю ступеньку, зарываюсь ногами в песок, сырой и прохладный. Снова думаю о странной записке. Если Айзек говорит правду, и он действительно не оставлял ее, то от кого она?