Прописные истины

Перемахнув ручей, человек устремился к плотине. Покопался, покопался и резким движением выбросил что-то. Этот странный черный предмет, со свистом пролетев по воздуху, ударился о землю с железным звяком. Затем точно так же пролетел по воздуху и упал на берег второй черный предмет, третий. Собака, бросившись к этим предметам, угрожающе зарычала, шерсть на ее загривочке вздыбилась.

Человек вышел на берег и устало опустился на траву.

— Не успели мы с тобой, Рыська! Стар я стал, а? Чуть-чуть бы — и прихлопнули на месте. Сфотографировали бы, и все — с поличным взяли бы!

Мушкатель знал, что человек этот, бродя по лесу, всегда разговаривает со своей собакой. Его издалека слышно.

— Упырь! Настоящий упырь! Хорошо, ты не понимаешь, Рыська, что он делает. А то загрызла бы сразу, без суда и следствия. Он ведь плотину проламывает и ставит в пролом капканы. Как только вода начнет падать, бобры наши засуетятся, бросятся заделывать проломы — и в капкан. Это же все равно что детишек приманивать… Господи, воля твоя, что ты терпишь этого упыря на земле!

Человек дрожащими руками достал сигареты, чиркнул спичкой, и до Мушкателя донесся запах сладкого дыма. Он любил этот странный запах, этот дым, пыхающий из человека, сидящего на берегу. Точно так же пыхали дымом люди, что остались там, в питомнике.

— Пойдем, Рыська!

Человек поднялся, прицепил к поясу железные капканы, забросил за плечо ружье.

— Так и будем охотиться, Рыська. Он на бобров наших, а мы на него… Пошли…

Человек и собака ушли. И Мушкатель, безмерно уставший от разыгравшихся на его глазах событий, — он чувствовал, что здесь схлестнулись две силы — закрыл глаза.

Осенние сумерки окутывали землю. Уже третьи сутки Мушкатель ничего не ел, не мог и не хотел есть. Могучее знание, владеющее им, привело его сюда и точно отсчитало, определило ему оставшиеся дни и часы. Мушкатель знал, когда, и чувствовал, как истлевает в его легком теле последняя ниточка, держащая его здесь, на берегу ручья, в ивняковых зарослях, и как с каждым часом все сильнее и сильнее уносит, утягивает его сон, гордый, глубокий и покойный, без видений и сожалений, похожий чем-то на тот сон, которым он забывался, исполнив указанный ему жизнью долг, когда отгонял от молодой зубрицы всех и оставался с ней один.

Последняя ночь опустилась на землю. Мушкатель уснул. И снова видел во сне ослепительное солнце, сухие травы прерии и бродящие по ней стада бизонов; потом и это видение померкло, тепло разлилось по всему телу: это пришли дети, Марина и Муран, и начали вылизывать его шершавыми языками. И последним чувством умирающего зубра было удивление: какие теплые, мягкие языки у его детей.

И снова судьба привела Кулагина на ту же станцию над Окой. Это ведь только со стороны кажется, что человек, решивший прожить жизнь без единственного своего дела, без дома и без семьи, волен, как ветер, и пути-дороги его неисповедимы. На самом-то деле все наоборот.

На самом деле такой человек, хотя он и снял с себя какие бы то ни было обязательства перед себе подобными, тем не менее живет нелегкой, напряженной жизнью, подверженной давлению многих обстоятельств, и жизнь эта вынуждает его не рисковать, не пускаться в неизведанные предприятия, а держаться проторенных однажды троп. Вначале он этого не замечает, но потом вдруг открывает для себя, что колесит по кругу. И с каждым годом круг этот все уже…

Точно так же, как и несколько лет назад, кружились в воздухе первые снежинки. Но на этот раз Кулагин был спокоен: он ехал не на пустое место. Дружок не дружок, приятель не приятель, но знакомец один, такой же, как и он, уехавший раньше него, обещал разузнать заранее, присмотреть что-нибудь, жилье подготовить.

До харьковского поезда времени было много, и понятно, что, бродя по вокзалу, Кулагин предался воспоминаниям. Все эти годы были похожи друг на друга до полного беспамятья; и люди, которых он встречал, с которыми знался, тоже были похожи друг на друга, различаясь только именами и кличками. И среди этой неразличимой череды людей и лет с удивительной яркостью возникали перед ним дни, проведенные в Прудках. Он помнил всех тамошних людей: по именам, по лицам — вот что удивительно. И, конечно, зверей этих косматых, зубров. Гороподобного Мушкателя с мамонтовой бурой шерстью и головой с добрый сундук, драчуна Плекса, которого отлупил Мушкатель, шпаненка Мурана и оленей, которые плыли по воздуху, поджав ноги и запрокинув головы. Все помнил, до мелких подробностей.

И, понятно, что вспоминая Прудки, Кулагин очень скоро пришел к простой и вполне очевидной мысли: а почему бы не съездить, не посмотреть, как там и что? Времени у него достаточно, автобусы ходят.

И вновь, как и тогда, Кулагин ринулся на привокзальную площадь, правда, без вещей, и через час приехал в Прудки. Он был уверен, что его не узнают: не один ведь год прошел, да и кто его помнил, если честно говорить.