Прописные истины

Кулагин за эти годы сильно изменился. Стал совсем таким, как и его немногие собратья, по землистым, припухшим, изношенным лицам которых невозможно определить, сколько им лет: тридцать или пятьдесят… Он держался еще изо всех сил, чтобы не стать на одну доску с теми, кто всю жизнь свою проводит у винных магазинов на окраинах городов, и сам понимал, что держаться ему все труднее и труднее.

У конторы заповедника толпились люди. Человек семь-восемь. Все одеты по-городскому, но очень тепло, видно, что ехали издалека, специально готовились.

Кулагин удивился, но, потолкавшись среди них, понял, что сегодня суббота и что люди эти приехали на экскурсию, посмотреть на зубров. Билеты продавались здесь же, в конторе. Кулагин тоже купил. У незнакомой девушки в зеленом пальто и теплой шали. Больше в конторе никого не было.

Девушка эта оказалась и экскурсоводшей. Она заперла контору большим ключом и повела всю группу в глубь заповедника, к питомнику. Кулагин шел сзади, приглядывался. Никого из знакомых не было. Тихо и пустынно. Только громадные сосны высятся по обе стороны дорог-просек, да где-то вдали рокочет мотор.

У входа в питомник Кулагин подобрался, перешел на всякий случай в середину группы. Но, как оказалось, зря старался. В питомнике, на весь прогляд широкой дороги между загонами, никого не было видно. Кулагин посмотрел на часы: да, утренняя кормежка уже давно кончилась, а до трехчасовой еще далеко. И ему вдруг стало обидно: захотелось кого-нибудь встретить, узнать и быть узнанным.

Экскурсоводша что-то рассказывала про Беловежскую пущу, про зубров, привезенных из Польши, но Кулагин не слушал: он ждал, когда поведут к Мушкателю.

— Почему зубров не видно? — спросил кто-то из группы.

— Не беспокойтесь, товарищи. Зубры поели и ушли в глубь загонов. Сейчас они увидят нас и подойдут. Они всегда подходят, когда видят людей.

— Думают, что еще раз покормят?

— Да… Только предупреждаю: кормить их нельзя ничем, ни яблоками, ни конфетами. И очень прошу: не просовывайте руки сквозь сетку, можете без рук остаться. Даже если зубр лизнет вас, попадете в больницу. Языком зубр срывает кору с осин…

— Ого! Язычок как рашпиль!

— А сейчас, когда мы вкратце ознакомились с историей разведения зубров в нашей стране, прошу всех пройти дальше. Самые интересные экземпляры в центральных загонах.

Группа стронулась с места, но тут же замерла, остановилась, раздались ахи и охи. От зеленого дома с навесом навстречу людям шел, слегка подволакивая задние ноги, маленький зубренок.

— Кто это? — ахнула девушка в коричневой шубке и прижалась к мужу, высокому парню в очках.

— Это, товарищи, редчайший случай в нашей практике: зубренок, выросший на руках у людей. Прошлым летом, как вы знаете, по средней полосе промчался ураган. У нас повалило много деревьев. И только что родившегося зубренка, ему было два дня от роду, придавило упавшим деревом. Теленок не мог ходить, не мог сосать. И сделать мы ничего не могли — зубрица не подпускала никого. Он на глазах у нас погибал. Наконец, на шестой уже день удалось отвлечь зубрицу к дальнему краю загона, наши ребята схватили теленка в охапку и — вынесли. У него был перебит крестец, да еще обнаружилось воспаление легких. Лечили его уколами, поили молоком из бутылочки…

— А можно его погладить? — замирая, спросила девушка в коричневой шубке. Маленькая, она тепло оделась в дальнюю дорогу и была похожа на медвежонка.

— Конечно, можно. Я же говорю: он совсем ручной.

Зубренок стоял, моргая глазками. «Совсем как домашний телок», — подумал Кулагин и спросил:

— А почему он такой маленький?

— Вот это нас и огорчает. Все его сверстники больше его в два раза, а он вот такой… плохо развивается. Конечно, молоко зубрицы не сравнить ни с чем. Да и болел он очень долго. Мы думали, не выживет…

— Какой же ты мягонький, какой же ты пушистенький, — приговаривала между тем девушка, оглаживая зубренка со всех сторон, обнимая его за шею. Как-то так получилось, что она как бы завладела им, и никто больше не подходил, не гладил: все топтались вокруг, но не подходили. А зубренок, освоившись, ткнулся мордой в шубу и начал вылизывать рукав.

— Наверно, он меня за маму принимает! Шуба же коричневая, и он, наверно, думает, что я его мама? Зубренок ты мой пушистенький…

Всем, и Кулагину тоже, было понятно, что у девушки этой недавно родился ребенок, наверно, первый ребенок, и теперь для нее весь мир состоит из отцов-матерей и их теплых, пушистых детенышей…

Кулагин подошел, сунулся рукой и удивился: под корявыми пальцами его был нежнейший, почти неосязаемый пух. А он почему-то думал, что у зубров шерсть как проволока. На вид она и была такой.

Из-за высоких сосен в дальнем загоне показались зубры: корова во главе, бык, бычки…

— Вот они, идут! — раздался чей-то заполошенный голос, и все задвигались, засуетились. Кто-то достал фотоаппарат, стал наводить объектив.