Прописные истины

— Да скорпион этот. Такую гадость рядом с собой держать — честное слово, ненормально!

— Да ладно тебе! — отмахнулся Мейрам. — Сказано же: дурака валяют мужики!

— Все равно, не понимаю. И правильно перегонщик говорил: завели бы собаку. Собака — это как-то по-человечески. А эта гадость… страшно же…

— Ошибаешься, товарищ, — сказал Эрик. Это у него любимая присказка. — Страшного ничего нет, а фасон надо держать. Если бы они этого скорпиона сразу выкинули — тогда и разговоров бы никаких. А теперь, когда вся мехколонна знает — теперь сдохни, а фасон держи. Вот они и держат.

— И вообще! — решительно вмешался Мейрам. — Всяк по своему с ума сходит! Прожили бы мы, как Илья, всю жизнь по баракам и вагончикам, неизвестно еще, как бы мы чудили! Вон один мужик на Капчагае все время с подзорной трубой ездит, интересно ему…

— Вот она, — сказал Эрик и по широкой дуге развернул машину.

Скважина была как скважина. Торчит из земли посреди пустыни отросток двенадцатидюймовой трубы с заглушкой. От нее, наподобие ствола пушки, отходит полуметровый отрезок шестидюймовой трубы, слив. У самого подножия скважины большая бетонированная ванна, метра четыре в длину и метра три в поперечнике. И уже из нее, из этой ванны, вода, переливаясь через вырез в бортике, уходит по широкому бетонному лотку в поле, расходясь там, в невидимых уже за сумраком далях по маленьким отводным арыкам.

Конечно, все правильно говорили про эту скважину. Да и так ясно. Не будет же с тысячеметровой глубины идти обыкновенная горячая вода.

Когда мы отмылись и я просто лег на спину, закрыв глаза, Эрик предупредил:

— Ты смотри, здесь долго лежать нельзя.

Но я не послушался. Лежал, блаженствовал. И вдруг почувствовал, что засыпаю, ничего не могу с собой поделать. И — самое странное — я не чувствовал ни рук, ни ног, ни тела, костей не чувствовал; такое ощущение было, будто я начал растворяться… Рванулся, вскочил на ноги, и с заколотившимся сердцем начал выбираться, выползать по бетонному склону.

— Говорили же тебе! — рассмеялся Эрик. — У нас тут все особое…

Пока мы собирались, совсем уже стемнело, здесь быстро темнеет.

Осталась позади эта странная скважина, бетонная ванна курящейся паром поды посреди пустыни. Наша машина летела в теплом густом мраке, и на низком черном небе сияли крупные звезды.

4

Как водится, пивная в любом поселке — место встреч, бесед, деловых разговоров, словом, клуб мужчин. В Юндже это очень симпатичное заведение, напоминающее большую открытую беседку. Внутри эта беседка на две неравные части разделена дощатой перегородкой с двумя окошками: из первого дают пиво, а из второго тянет сизым дымком, здесь готовят шашлык. Вся остальная часть под общей крышей огорожена лишь низким барьером с широкими перилами. Посередине два круглых столика на высоких ножках, но мужчины с кружками в руках обычно сидят на перилах, как куры на насесте.

Утром, возвращаясь с почты, я заглянул в эту пивную, поздоровался со знакомыми, взял себе кружку и устроился на перилах. На меня даже не взглянули, не спросили, как обычно, когда мы закончим скважину и дадим воду: внимание всех было приковано к другому. В центре образовавшегося полукруга, у столика, стояли двое столь непохожих друг на друга людей, что нарочно такую пару не придумаешь. Первый, хилый, невзрачный, рыжий мужичок с красным облупленным носом, с утра уже пьяненький, но не очень, был настроен зло, решительно: острый носик его, всклокоченные редкие волосенки, резкие и одновременно неуверенные, нетвердые движения — все говорило о том, что этот человек ведет бой, с кем-то спорит, кого-то обличает. Его напарника я сразу же окрестил Горой Мяса. Это был мужчина лет сорока, уйгур, в клетчатой, с короткими рукавами рубашке, обтягивающей гигантский живот, в широких полотняных штанах и сандалиях на босу ногу. Не будь он высокого роста, где-то под метр девяносто, он выглядел бы безобразно толстым, с его коричневыми ручищами толщиной в ногу нормального человека, с его колышущимся животом и выпирающей из-под рубашки жирной грудью. Но рост немного скрадывал полноту, придавал ему некую даже стройность, мощь, и он был похож не на толстяка, а именно на Гору Мяса. Лицо темной бронзы, прокаленное солнцем, щеки лоснятся. Весь он прямо-таки сочился довольством и благодушием, смотрел на Рыжего с улыбкой, и в глазах его было написано живейшее удовольствие и любопытство.

— Вот ты скажи мне, Шаймерден, — с надрывом и одновременно с настырной ехидцей в голосе говорил Рыжий, — какая между нами разница? Ты человек, и я человек, а разница какая?

— Разница? — переспросил Гора Мяса, которого звали Шаймерден. — Разница дразнится, — повторил он, нарочно затягивая паузу и заранее хитро улыбаясь. — Да никакой разницы нет… Разве что ты весь в одну мою штанину влезешь, да еще обмотаешься! — И он тяжело, но с некоторым кокетством шевельнул слоноподобной ногой.

Мужики захохотали.