Прописные истины

Потом приехал Женя Ведищев, и мы объяснялись с ним, говорили, что закончили бурение ночью и самоизлив уже пошел, поэтому некогда было за ним ехать, будить, а воды большой нет, потому что… кто его знает почему, под землю ведь не заглянешь, что там творится, может, здесь ее вовсе не было, гидрогеологи ошиблись, а может, потом будет, когда прокачают скважину как следует мощным компрессором, промоют фильтры; тут уж ничего не поделаешь, бурение — картежная игра, везет — не везет, и Женя кивал головой, соглашался вроде. Он, конечно, догадался, сразу или потом, что мы его обманывали. И мы знали, что он догадывается. Но что делать? Ведь пока мы не сдадим скважину, денег нам не заплатят. А разве мы виноваты, что так получилось? Вода ведь и правда могла пойти. Могла, но почему-то не пошла.

Женя подписал все документы на скважину, мимоходом заметив, что совхоз выкинул на нее двенадцать тысяч, но нам и без этой цифры плохо было, пакостно на душе: врем в глаза друг другу, и каждый понимает, что врет, а сказать вслух нельзя. И главное, исправить ничего нельзя.

Вторую точку нам наметили на краю этого же клеверного поля, у самой окраины села. В случае, если пойдет вода, ее должно было хватить и на полив клевера, и на фермы, и на личные огороды.

Но уж эту скважину мы не начали, пока нам не привезли первосортной глины. И пригнали, говорят, из-под Бухары, два трайлера голубой глины, вязкой, как пластилин. Рейс в копеечку обошелся. Примерно дня за три до окончания проходки с базы прикатили сварочный агрегат: вытребовали.

Сварщиком был Гриня Ерыгин, худенький, низкорослый мужичок, похожий на мальчишку, особенно со спины: плечи узкие, головка вихрастая, ершистая, коротко стриженная. Он любил поговорить, но нам было не до него, и он отстал, уходил в село, пропадал там до вечера и приходил в вагончик только спать.

…После восьмидесяти метров скважина «задышала». Мы остановили станок, выключили насос и смотрели. Неподвижная поверхность густой, чуточку маслянистой голубой глины в горловине скважины медленно вздулась и опустилась. Потом еще раз, еще… Потом возник пузырь и лопнул с глухим сырым чмоком. Казалось, какой-то гигантский зверь спит там, далеко в глубине, и от его мерного дыхания вздымается голубой, тяжелый столб глины, и мы этого зверя только чуть потревожили, а что будет, если он проснется?..

— Ну что ж, попробуем для начала отработанной глиной, — сказал Иван. — Давай, Витя…

Мы подавали в скважину раствор уже из второй ямы, свежую глину. А в первой загустел, покрылся коркой отработанный раствор.

Через яму перебросили толстую доску, привязали к ней веревку. Я разделся до плавок, обвязался другим концом веревки под мышками и влез в густую прохладную глину. Выбрал место с краю, где спуск положе (на середине с головой скроет), но и здесь было по пояс, потом засосало по грудь. Через край доски перебросили гофрированный всасывающий шланг насоса. На конце шланга — храпок, дырчатая металлическая рубашка. Я опустил храпок в глину и кивнул Ивану. Он крутанул ручку насоса, конец шланга у меня в руках вздрогнул, как живое существо, со всхрапом — отсюда, наверно, и название — всосал в себя первую порцию раствора. И первые песчинки и камешки, я руками почувствовал это, влипли, притянулись к мелким отверстиям храпка. Я содрал их, но поршень сработал второй раз, и новая порция острых камешков забила всасывающие отверстия. Хорошо, что ладони уже задубели, а то в первые дни, когда приходилось вот так, обдирал их в кровь. Так мы и работали: насос на малых оборотах и я, помогая ему изо всех сил. Иногда я не успевал, храпок забивался, насос гнал поршень вхолостую, и я торопился, отдирал шлепки глины с камешками, и шланг у меня в руках снова вздрагивал, всхрапывал, казалось, от удовольствия, и новая порция густейшего раствора шла в скважину.

— Не устал? — спросил Иван минут через пятнадцать.

— Нет, — ответил я. — Только перекурить надо. И почесаться, а то сил нет терпеть.

Меня засасывало, но веревка не пускала, натянулась, врезалась в тело. Я подтянулся, переступил, ослабил веревку и с наслаждением, раздирая кожу, расчесал те места, где она перехватывала меня под мышками. Жесткая была веревка, колючая.

Мейрам дал мне покурить, и я закашлялся: нет хуже курить из чужих рук…

— Поехали! — крикнул я Ивану, и он включил насос.

Часа полтора простоял я в яме, отдирая шлам от храпка, пока мы не убедились, что первый прорыв водоносного слоя мы заглушили, задавили.

Когда я вылез из ямы и бултыхнулся в трехкубовую железную емкость с водой, меня вдруг слегка закачало.

— Это от глины, — объяснил Иван. — На сердце давило.

К ночи скважина начала поглощать раствор. Он уходил туда, как в прорву.

— Водонос поглощает, — сказал Эрик. — Это хорошо.

И мы начали готовить новый раствор. Шестьдесят лопат глины на каждый замес. Еще шестьдесят, еще… Вращаются лопасти глиномешалки, вращаются в глазах лампочки на мачте, отчего-то начинает вращаться, проворачиваться в руках лопата…