– Как я сказала, его больше не подозревают. Им удалось доказать то, что мы и так знали, – фыркнула Лайне.
– Да уж, ничего неожиданного, это был только вопрос времени. Но как…
– Образцы крови, которые они у нас взяли. Они сравнили его кровь первым с какими-то остатками, оставленными преступником, и совпадения не обнаружилось.
– Ну, это я мог бы сказать им сразу. И, если мне не изменяет память, даже сказал! – важно произнес Габриэль, испытав большое облегчение. – Но тогда надо отпраздновать это шампанским, Лайне, и я не понимаю, почему у тебя такой мрачный вид.
Тут она подняла взгляд и посмотрела ему прямо в глаза.
– Потому что они успели исследовать твою кровь тоже.
– Но она ведь тоже не могла совпасть, – со смехом сказал Габриэль.
– Да, с кровью убийцы она не совпала. Но… она не совпала и с кровью Якоба.
– Что ты имеешь в виду? Как это не совпала? В каком смысле?
– Они смогли увидеть, что ты не приходишься Якобу отцом.
Последовавшая за этим тишина была подобна взрыву. Габриэль вновь мельком увидел свое лицо в зеркале и на этот раз даже не узнал себя. На него смотрел незнакомец с открытым ртом и вытаращенными глазами, и, будучи не в силах даже смотреть на него, он отвел взгляд.
Лайне выглядела так, будто все мировые печали упали у нее с плеч, и ее лицо просветлело. Он трактовал это как облегчение. Его быстро осенило, как тяжело ей, вероятно, было столько лет носить в себе такую тайну, но потом его охватил сильнейший гнев.
– Что ты, черт возьми, говоришь?! – взревел он, заставив ее вздрогнуть.
– Они правы, отец Якоба не ты.
– А кто же тогда, черт возьми?
Молчание. До него медленно стала доходить правда.
– Юханнес, – прошептал он и упал на спинку кресла.
Лайне не требовалось это подтверждать. Внезапно ему все стало ясно как день, и он проклинал собственную глупость. Как он мог не видеть этого раньше? Бросавшиеся украдкой взгляды, ощущение, будто в его отсутствие в доме кто-то побывал, пугающее его порой сходство Якоба с братом.
– Но почему…
– Тебя интересует, почему я завела роман с Юханнесом? – В голосе Лайне появился холодный, металлический призвук. – Потому что он был всем, чем не был ты. Для тебя я была второсортной женой, женой, выбранной из практических соображений, человеком, который будет знать свое место и безропотно следить за тем, чтобы твоя жизнь шла так, как ты задумал. Все должно было быть организованно, логично, рационально… безжизненно! – Ее голос смягчился. – Юханнес делал только то, чего ему хотелось. Любил, когда хотел, ненавидел, когда хотел, жил, когда хотел… Находясь с ним, я ощущала стихию. Он действительно видел меня, видел, не только проходя мимо по пути на следующее совещание. На каждом любовном свидании с ним я умирала и рождалась заново.
Габриэль задрожал, услышав в голосе Лайне страсть. Постепенно страсть стихла, и Лайне посмотрела на него трезво.
– Я искренне сожалею, что все годы обманывала тебя в отношении Якоба, поверь мне, действительно сожалею и от всей души прошу прощения. Но просить прощения за то, что любила Юханнеса, я не намерена.
Она наклонилась вперед и положила руки поверх рук Габриэля. Преодолев желание выдернуть их, он оставил руки пассивно лежать на столе.
– У тебя было много шансов, Габриэль. Я знаю, что в тебе и сегодня есть много черт, отличавших Юханнеса, но ты не даешь им проявиться. Мы могли бы много лет прожить хорошо, и я любила бы тебя. Несмотря ни на что, я в каком-то смысле начала испытывать к тебе любовь, но я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понимать, что ты не сможешь позволить мне продолжать любить тебя.
Габриэль не ответил. Он знал, что она права. Всю жизнь он боролся с тем, чтобы не пребывать в тени брата, и предательство Лайне задело его самое уязвимое место.
Он помнил ночи, когда они с Лайне дежурили у постели сына в больнице. Тогда он мечтал сидеть возле Якоба один, чтобы сын видел, насколько несущественны все остальные, включая Лайне. В мире Габриэля Якоб нуждался только в нем. Они вдвоем противостояли всем остальным. Сейчас эта мысль казалась смешной. На самом деле лишним там был он. Это Юханнес имел право сидеть возле Якоба, держать его за руку, говорить, что все образуется. И Эфраим, спасший Якобу жизнь. Эфраим и Юханнес. Вечное единение двоих, в которое Габриэль никогда не мог вписаться. Сейчас оно представлялось непобедимым.
– А Линда? – Ответ он знал, но не мог не спросить, хотя бы уколоть этим вопросом Лайне. Она только фыркнула.
– Линда – твоя дочь. В этом нет никаких сомнений. Юханнес был у меня единственным мужчиной за то время, что мы женаты, и за это мне теперь придется расплачиваться.
Другой вопрос мучил его больше.
– Якоб знает?
– Якоб знает.
Она встала.
– Я соберусь за день, – проговорила она, печально глядя на Габриэля. – Я уеду еще до вечера.
Он не спросил, куда она собирается ехать. Это не имело значения. Ничто не имело значения.