Он прислушался к ее словам. Хотя особого вкуса еды он не чувствовал, но съел все, что перед ним поставили, а потом заснул тревожным, неглубоким сном. Ему снилось, что от него все время убегает светловолосая девушка. Она подходила достаточно близко для того, чтобы ее коснуться, но как раз когда он собирался протянуть руку и схватить ее, она задиристо смеялась и ускользала. От звонка будильника он проснулся усталым и в холодном поту.
Рядом с ним Эрика посвятила большинство бессонных часов размышлениям об Анне. С той же твердостью, с какой она днем не намеривалась делать первый шаг, во время рассветных часов она уверилась, что должна позвонить Анне, как только станет светло. Что-то не так – она это чувствовала.
Больничный запах пугал ее. В стерильном аромате, бесцветных стенах и унылых картинах присутствовало нечто финальное. За ночь она ни на минуту не сомкнула глаз, и теперь ей казалось, будто все вокруг двигаются, как в замедленной съемке. Шелест одежды персонала настолько усиливался, что звучал в ушах Сольвейг громче любого шума. Она ждала, что мир может в любую секунду рухнуть. Где-то ближе к рассвету врач с серьезным видом сказал, что жизнь Юхана висит на волоске, и Сольвейг уже начала заранее горевать. А что ей оставалось? Все, что она имела в жизни, утекло у нее сквозь пальцы, точно мелкий песок, развеялось ветром. Ничего из того, за что она пыталась держаться, не сохранилось. Юханнес, жизнь в Вестергордене, будущее сыновей – все померкло и загнало ее в собственный мир.
Но теперь бегству пришел конец – действительность ворвалась в ее мир в форме зрелищ, звуков и запахов. Реальность того, что тело Юхана сейчас режут, была слишком очевидной, чтобы от нее можно было убежать.
С Богом Сольвейг давно порвала, но сейчас молилась из последних сил. Она тараторила все слова, которые только вспоминала из веры в детстве, давала обещания, которые ни за что не сможет сдержать, но надеялась, что доброй воли хватит, чтобы создать Юхану малюсенький перевес, способный удержать его в живых. Рядом с ней сидел Роберт с выражением шока на лице, не покидавшим его весь вечер и всю ночь. Сольвейг больше всего хотелось потянуться вперед и прикоснуться к нему, утешить, быть матерью. Но прошло так много лет, что все шансы были упущены. В результате они сидели рядом, как чужие люди, объединенные лишь любовью к тому, кто лежит там, в постели, и оба молча сознавали, что он – лучший из них.
По коридору к ним робко приближалась знакомая фигура. Линда кралась вдоль стен, не уверенная, как к ней отнесутся, но любое желание ссориться выбили из них одновременно с ударами, наносившимися по их сыну и брату. Она молча села рядом с Робертом и, немного подождав, осмелилась спросить:
– Как он? Я узнала от папы, что ты звонила ему утром и сообщила.
– Да, я посчитала, что Габриэлю следует знать, – по-прежнему с устремленным вдаль взглядом проговорила Сольвейг, – все-таки родная кровь. Я просто подумала, что он должен знать…
Она, казалось, куда-то исчезает, и Линда только кивнула.
– Его по-прежнему оперируют, – продолжила Сольвейг. – Нам известно лишь… что он может умереть.
– Но кто? – спросила Линда с твердым намерением не позволить тете погрузиться в молчание прежде, чем получит ответ на то, что ее интересует.
– Мы не знаем, – сказал Роберт. – Но кто бы этот подлец ни был, он за это поплатится!
Он ударил по подлокотнику и ненадолго вышел из шокового состояния. Сольвейг промолчала.
– А кстати, какого черта ты здесь делаешь? – спросил Роберт, только сейчас сообразив, насколько странно, что кузина, с которой они никогда напрямую не общались, явилась в больницу.
– Я… мы… я, – пролепетала Линда, подбирая слова, чтобы описать их с Юханом отношения. К тому же ее удивило, что Роберт ничего не знает. Юхан, правда, говорил, что не рассказывал брату об их отношениях, но она все равно думала, что хоть что-нибудь он наверняка говорил. Если Юхан хотел сохранить их отношения в тайне, это свидетельствовало о том, насколько они, вероятно, были для него важны. Поняв это, она вдруг устыдилась.
– Мы… немного общались, Юхан и я. – Она тщательно рассматривала свои ногти с идеальным маникюром.
– Что? Общались? – Роберт посмотрел на нее растерянно. Потом он понял. – Вот оно что, вы общались… О’кей… – Он усмехнулся. – Ну надо же. Братец. Черт возьми, каков ловкач. – Затем, когда он вспомнил, почему они здесь, смех застрял у него в горле и на лицо частично вернулся шок.
Проходили часы, а они все трое молча сидели в ряд в унылой комнате для ожидающих, и каждый звук шагов в коридоре заставлял их испуганно искать глазами врача в белом халате, который придет к ним с приговором. Сами того не зная, они все трое молились.