Встав, она принялась выталкивать их с помощью своей огромной телесной массы. Роберт хохотал, а Юхан сидел с задумчивым видом.
Когда Сольвейг, со всей силы захлопнув за Мартином и Патриком дверь, пыхтя, вернулась, Юхан, не говоря ни слова, ушел обратно в спальню. Он натянул одеяло на голову и притворился спящим. Ему требовалось подумать.
Сидя на роскошной яхте, Анна чувствовала себя несчастной. Густав, не задавая вопросов, согласился немедленно отчалить и оставил ее в одиночестве на носу, где она и сидела, крепко обхватив руками колени. Он великодушно принял ее извинения и пообещал довезти ее с детьми до Стрёмстада, откуда они могли добраться домой на поезде.
Вся ее жизнь вечно представляла собой чертовский хаос. От несправедливости в словах Эрики к глазам подступали слезы гнева, но злость смешивалась с печалью по поводу того, что у них с сестрой постоянно случались стычки. С Эрикой так сложно! Она никогда не довольствуется ролью старшей сестры, только поддержкой и ободряющими возгласами. Нет, она по собственному почину взяла на себя роль матери, не понимая, что это только усугубляет ощущение отсутствия той матери, какую им полагалось бы иметь.
В отличие от Эрики Анна никогда не осуждала Эльси за равнодушие, которое та проявляла к дочерям. Она, по крайней мере, думала, что принимала это как один из суровых фактов жизни, но, когда оба родителя скоропостижно умерли, она поняла, что все-таки надеялась, что Эльси с годами смягчится и войдет в свою роль. Это к тому же дало бы Эрике возможность оставаться только сестрой, но смерть матери привела к тому, что они теперь прочно завязли в ролях, из которых сами не знают, как выбраться. Периоды молчаливого перемирия непременно сменялись перестрелкой, и каждый раз, когда это происходило, у нее отрывалась часть души.
В то же время, кроме Эрики и детей, у нее сейчас никого не было. Хоть она и не захотела признаться в этом сестре, она прекрасно понимала, что Густав – поверхностный, избалованный парень. Тем не менее она не могла противостоять искушению – появление с таким мужчиной, как Густав, придавало ей уверенности в себе. Под руку с ним она становилась заметной. Люди шептались и интересовались, кто она такая, а женщины с одобрением посматривали на брендовую одежду, которой ее осыпал Густав. Даже здесь, на воде, народ из других лодок оборачивался и показывал пальцами на роскошную яхту, а она сама, лежа на носу, точно гальюнная фигура, ощущала глупую гордость.
Правда, в минуты просветления она понимала, что из-за ее потребности в самоутверждении страдают дети, и стыдилась. Детям уже и так изрядно досталось за годы, прожитые с отцом, а Анна даже при всем желании не могла утверждать, что Густав – хорошая замена отцу. Он проявлял холодность, держался с детьми неловко и нетерпеливо, и она предпочитала не оставлять его с ними одного.
Иногда она до тошноты завидовала Эрике. В то время как она сама судилась с Лукасом за право опеки, с трудом сводила концы с концами и состояла в отношениях, по правде говоря, отдающих пустотой, сестра разгуливала точно беременная Мадонна. Мужчина, которого Эрика выбрала в отцы своему ребенку, представлял собой именно тот тип мужчины, который, по мнению Анны, требовался для счастья ей самой, но в силу присущего ей какого-то саморазрушения, она таких мужчин постоянно отвергала. Эрика теперь жила без финансовых забот и даже являлась в некотором роде знаменитостью, что выпустило наружу мелких демонов зависти сестринского соперничества. Анна не хотела быть настолько мелочной, но противостоять ожесточенности, когда ее собственную жизнь окрашивали только серые тона, было трудно.
Возмущенные крики детей, сопровождаемые раздраженными воплями Густава, вырвали ее из жалостливых мыслей о себе и заставили ее вернуться к действительности. Анна поплотнее запахнула куртку и осторожно пошла вдоль борта на корму. Успокоив ребят, она заставила себя улыбнуться Густаву. Даже если тебе выпал плохой расклад, нужно просто-напросто играть с теми картами, которые достались.
Как и много раз за последнее время, она бесцельно бродила по большому дому. Габриэль уехал в еще одну командировку, и она опять была одна. Свидание с Сольвейг оставило во рту отвратительное послевкусие, а безнадежность ситуации, как и много раз прежде, добивала ее. Ей никогда не освободиться! Грязный, извращенный мир Сольвейг прилип к ней, как дурной запах.
Она остановилась перед лестницей, ведущей на второй этаж левого флигеля. На этаж Эфраима. После его смерти Лайне там не была. Да и перед тем почти не бывала. Это всегда являлось прерогативой Якоба и в исключительных случаях Габриэля. Эфраим давал там мужчинам аудиенцию, подобно феодалу. Женщинам в его мире отводилась лишь роль теневых персонажей, которым следовало ублажать и обслуживать.