Пророчества Авеля. О будущем России

было, я вполне наслаждался этим чувством тишины, столь редким в многолюдном городе. Вдруг сзади меня послышался шелест шагов; сначала я подумал, что проходит кто-нибудь из домашних, и не обратил на это внимания; но шелест продолжается; он походил на медленное шарканье больного человека; словом, это были точь-в-точь такие шаги, каких можно ожидать от привидения; признаюсь вам, что я несколько... хоть удивился, встал с кресла, посмотрел вокруг себя: двери были заперты, шелест явственно слышался в углу у печки; я прошел в другую комнату — везде вокруг меня было спокойно; вхожу опять в кабинет — в углу у печки опять тот же шелест, который то ослабевал, то усиливался, смотря по тому, как приближался к углу, или удалялся от него. Представьте себе на моем месте человека или больного, или пораженного какою-либо потерею, или просто с пламенным воображением, а не меня, холодно читавшего в это время корректуру какой-то статистической статьи: чего б не могло воображение присоединить к этому действительному шелесту шагов? Я не успел выйти из недоумения, как шелест шагов прекратился: я еще был в раздумьи над этим странным явлением, как шаги послышались снова: это уже было слишком. Мне было досадно, и даже, признаюсь вам, немножно страшно. Прислушиваясь внимательно к этому невидимому звуку и стараясь призвать на помощь все свое хладнокровие, я заметил, что в промежутках между шагами было что-то мерное, привидение как по метроному не делало одного шага скорее другого. Я подумал сначала, что здесь играло ролью отражение звуков часового маятника, но скоро нашел, что это дело невозможное, ибо часы находились от меня за несколько комнат. Осматривая внимательно кабинет, я наконец подошел к растворенному окошку и скоро услышал тот же звук, но гораздо сильнейший; загадка объяснялась самым простым образом: на Фонтанке, против моих окон, стояла барка с дровами; из нижней ее части, находящейся над водою, выплескивали воду, обыкновенно натекающую в подобные барки: звук, производимый этим плеском, не слышен при городском шуме, но столько был силен, что, входя в открытое окно четвертого этажа, по особому акустическому устройству комнаты отражался именно в одном углу ее, и почти не был слышен в другом. Вот какого рода явления я называю причиною привидений, находящеюся вне нас и обманывающею нас в больном или здоровом состоянии.

Такого рода явлений тысячи; скольким заблуждениям подвергает нас какое-либо странное устройство комнат! Вам известна большая часть акустических обманов, происходящих в комнатах со сводами, или имеющих эллиптическую форму. Помните старую залу Большого театра: в некоторых ложах вы слышали суфлера гораздо явственнее, нежели актера; казалось, что суфлер говорит вам на ухо; часто вы слышали в одной ложе духовые инструменты прежде струнных, в другой — струнные прежде духовых. Вы, верно, также замечали, сходя с лестницы после бала, когда жар общих разговоров, кажется, усиливается, — что вдруг одно слово, сказанное не громче другого, раздается по всему подъезду; это случается тогда, когда звук этого слова настроен в один тон с каким-нибудь стеклом в окошке, а иногда и целым сводом. Все эти явления понятны и даже могут быть вычислены, ибо происходят в определенных, измеренных линиях; но какой математик приведет в числа все фантастические линии, происходящие в наших дедовских домах от бесчисленных пристроек и перестроек каждого нового поколения, каждого нового жильца? Какие тут могут произойти трубы, звукопроводы, так сказать акустические микроскопы? А вы знаете, что именно в старых домах привидения любят поселяться, шуметь по ночам и делать всякие проказы. На сей-то род явлений я намерен обратить преимущественное внимание, как вы увидите это впоследствии; теперь же мы побеседуем с вами о первой причине видений, то есть происходящей в нас самих, почти без всякого содействия внешней природы.

Все эти наблюдения, правда, уничтожают поэзию привидений; но успокойтесь, еще много останется —

...в природе, друг Горацио,

Что и не снилось нашим мудрецам.

Письмо второе

У нас пять чувств, как известно: зрение, слух, вкус, обоняние, осязание; но часто болезни или природное расположение органов, посредством которых действуют наши чувства, т. е. глаза, уши, язык и проч., действуют так неправильно, что чувства наши передают уму совершенно ложные впечатления; это продолжается до тех пор, пока наш организм не придет в натуральное здоровое положение. Каждое чувство, которого орган находится в болезненном состоянии, весьма удобно может нас вводить в заблуждение и давать ложную идею о предметах; так, например, одержимому желтухою все предметы кажутся желтыми; при сильном засорении желудка теряется вкус, пища и питье кажутся горькими; от одной болезни ослабевает зрение, от другой слух, и так далее. Все эти явления, когда наши чувства дают нам о предметах такое понятие, которое противоречит нашему обыкновенному понятию о том же предмете, ученые называют общим именем: обманом чувств.