Пророчества книги Даниила: происхождение, история экзегетики, толкование. Царство святых Всевышнего и мировая история

Имперская идеология, активно развивавшаяся еще в языческое время, получает новые аргументы в свою пользу с распространением монотеистических религий. Первым автором подобного синтеза стал Евсевий Кесарийский, по мысли которого Римская империя была избрана Богом для всемирного господства, целью которого является достижение всеобщего мира и распространение христианской веры. Как отмечает голландский историк Р. Струтман, «идеал объединенного мира стал особенно притягательным, когда соединились империализм и монотеизм. После Константина римский император, византийский басилевс и арабский халиф могли претендовать на то, чтобы быть уникальными земными представителями единственного универсального божества»[472]. В Византии «император мыслился только как Вселенский, как глава Ойкумены, отец “семьи государств и народов”. Уже в IV веке н.э. обычным стало такое обращение к христианскому императору: “Господь земли и моря, и людей всякого народа и рода” <…> Краеугольным камнем византийской политической мысли было учение о единой христианской империи и вселенском императоре – Наместнике Христа на земле. Василевс должен был восприниматься как наместник Христа, единственный в мире получивший власть непосредственно от Христа»[473]. Об аналогичных претензиях омейядских халифов и османских султанов мы уже говорили в предыдущей главе. На Западе с ними могут быть соотнесены претензии императоров Священной Римской империи и Римских пап, долгое время боровшихся между собой за роль «универсального монарха» христианского мира.

Претензии мировых империй на универсальность были неразрывно связаны еще с одним характерным для них качеством – военным характером империй, заявленным уже на идеологическом уровне. Потенциальная универсальная империя должна непрерывно расширяться военным путем, пока что она не достигнет пределов обитаемого мира. Впервые мы находим последовательное идеологическое выражение этой идеи в Ассирии, где царь во время коронации обязывался расширять владения Ашшура. Великий поход Александра Македонского сделал образ великого завоевателя своего рода парадигмой эллинистической культуры. Царства диадохов, основанные генералами Александра, были крайне воинственными государствами, в идеале ставившими своей целью непрерывную военную экспансию. Воинственность диадохов и их претензии на божественное происхождение побудили еврейских авторов эпохи эллинизма отождествить их с исполинами – чудовищными порождениями земных женщин и падших ангелов[474]. В книге Даниила четвертый зверь, обозначающий Греческое царство, также описывается как агрессивная и всеразрушающая сила: «Вот зверь четвертый, страшный и ужасный, и весьма сильный; у него большие железные зубы; он пожирает и сокрушает, остатки же попирает ногами» (Дан 7, 7). Как отмечает Струтман, «эллинистические империи были печально известны своей воинственностью. По сути они были собирающими дань военными организациями, чьи правители были связаны обязательством постоянно стремиться к территориальной экспансии и военной славе»[475]. По мнению А. Портир-Янг завоевание было универсальным принципом, на котором покоилась легитимность эллинистических монархов: «Цари эпохи эллинизма были в первую очередь военными лидерами; они непрерывно воевали <…> Воинский образ царя как храброго и могущественного воителя был центральным компонентом идеологии Селевкидов»[476].