Пророчества о войне. Письма Сталину

Но и здесь, в глуши, ощущалось приближение еще более грозных событий. Крестьяне открыто возмущались тем, как ведется война. Говорили о падении Порт-Артура, о поражении под Мукденом и о Цусиме. Крестьяне теряли былую веру в батюшку-царя. Помню, как бородатый дунинский мужик с понимающей усмешкой показывал мне сатирический рисунок в журнале. Под рисунком подпись такого содержания: «Японский император пишет русскому царю: «Тебе не со мной воевать, а вином торговать»». А ведь так и было. В разгар русско-японской войны в изобилии были открыты «монополии», которые народ тотчас перекрестил в «винополии».

Из Дунина я отправился в Москву выполнять заказ Филиппова. Филиппов балагурил, голосом с хрипотцой рассказывал анекдоты, натянуто смеялся. Чувствовалось: чтото очень беспокоит его.

В сентябре в Москве началась стачка печатников. На митингах, проходивших в разных концах города, рабочие поддерживали стачечников. Казаки и жандармы разгоняли митинги и демонстрации.

Возбуждение Филиппова иногда прорывалось наружу. Во время одного из визитов он без всякой видимой причины сказал угрожающе:

– В случае чего – полиция наготове!

Это настроение не было для нас неожиданностью. Мы знали, что пекари недовольны тяжелыми условиями, нищенской платой за труд. Филиппов, дававший цыганам «Стрельны» до пяти тысяч за приезд, твердо вел эксплуататорский расчет с рабочими своего предприятия, не желая ни на копейку увеличивать им заработок.

В сентябре все пекари булочной Филиппова начали стачечную борьбу. Они требовали повысить зарплату, улучшить условия труда.

Филиппов вызвал войска.

Перед окном кофейни, где я работал, развертывалось настоящее сражение. Во двор ворвался отряд казаков – рабочие с четвертого этажа бросали в них камни и кирпичи. На противоположной стороне Тверской выстроилась цепь солдат с винтовками наизготове. Послышалась громкая команда:

– Пли!

Когда к дому со всех сторон стали стягивать войска, мне и моим помощникам пришлось покинуть кофейню. Перебежав улицу, что было довольно трудно сделать (солдаты уже вели стрельбу по окнам дома), я вышел к Леонтьевскому переулку.

В Леонтьевском жил Василий Иванович Суриков. Когда я, возбужденный, только что вырвавшийся из самого пекла, быстро шел мимо его квартиры, он окликнул меня и спросил:

– Революция началась?

В голосе его была торжественность.

– Да, революция! – радостно подтвердил я и заторопился к себе на Арбат.

В моей студии постоянно собиралась революционно настроенная молодежь. И в тот памятный день 25 сентября мы решили: надо создавать боевую дружину.

Все мы были вооружены браунингами, которые загодя купили в оружейном магазине Биткова на Сретенском бульваре. Из студии, устроенной на верхнем этаже здания, был ход на чердак. Здесь мы и прятали оружие.

Обстановка день ото дня накалялась. На улицах было много солдат. Сновали шпики. Всех «подозрительных» задерживали и обыскивали.

Прошла неделя, и я снова отправился к Филиппову. Его сыновья были в игривом настроении. Они хвастались пульками, которые выколупали из штукатурки и приделали к цепочкам карманных часов как брелоки.

Около двухсот пекарей булочной Филиппова было брошено в тюрьму. Среди них раненные 25 сентября. Жестоко и рьяно царские сатрапы подавили стачку рабочих булочной Филиппова. Но стачечная борьба в Москве, несмотря на террор, росла, как снежный ком, скатывающийся с горы. Атмосфера была накаленной.

Настал декабрь. В Москве вспыхнуло восстание. Рабочие обезоруживали и снимали с постов городовых. На Пресне начали строить баррикады.

Наша дружина решила забаррикадировать Арбат. Мои товарищи избрали меня начальником дружины. Вооружившись ломами и пилами, вышли на улицу. Начали валить на мостовую телеграфные столбы. Нам на помощь пришли местные жители. Отовсюду тащили и катили старую мебель, бочки, доски, сани, коляски. Все это опутывалось проволокой. Через несколько часов улица стала непроезжей и непрохожей.

Дружина охраняла выстроенные за один день баррикады от ресторана «Прага» до Смоленского рынка. Ночевали у меня на чердаке.

На каждый день устанавливали новый пароль. На ночь выделяли двух-трех дружинников для патрулирования улицы. Дело это было крайне опасное. На чердаках засели переодетые в штатское жандармы и полицейские. Днем они отмалчивались, а ночью одиночными выстрелами из винтовок обстреливали наших патрульных, вооруженных всего лишь браунингами.

Десять дней держали мы в своих руках Арбат, но вот настал день, когда пушки Семеновского полка стали бить по Пресне и по нашим баррикадам на Арбате. Браунинги, конечно же, не могли противостоять артиллерии. Мы ушли с баррикад и сквозь большое круглое окно моей мастерской наблюдали, как пожарные обливали керосином и поджигали остатки разбитых снарядами незамысловатых укреплений.

Семеновцы захватили Кудринскую площадь и, установив на церковной колокольне пулемет, безумолчно строчили по обороняющейся Пресне.

Последнее сражение за Горбатый мост, который пресненские фабричные отстаивали с неустрашимой отвагой, – и вот по Москве разлилось тягостное молчание.