Пророчество Гийома Завоевателя. Часть 1

– Не расстраивайся, сынок. Сдается мне, что нет ни у кого такого знака. Так что спи спокойно. Запомни напоследок, что я скажу. Верь в своего господина и не предавай его никогда. А рыцарем ты станешь, я в этом уверен. Верь мне, старику, – сказал Антуан де Сент-Омер мальчишке.

– А теперь, лентяи и бездельники, марш бегом в замок! Время молиться и приводить оружие в порядок, бездельники! – Зычно прокричал на остальных рыцарей мессир Антуан.

Годфруа побежал ловить свою лошадь, чтобы успеть до вечерней службы и ужина почистить оружие и амуницию свою и принца, ведь обязанности конюшего принца с него никто не снимал. Всю дорогу в замок, а потом во время чистки оружия, лошадей и амуниции, его преследовала одна навязчивая мысль: «Неужели ему позволят носить свои собственные цвета, словно какому-нибудь рыцарю, или его повесят за наглое присвоение простолюдином знаков дворянского рода?». Годфруа гнал мысли от себя и в часовне замка, где все ученики и другие рыцари, находившиеся в замке для охраны, слушали вечернюю службу священника.

За ужином в большой столовой замка, полной веселья и шуточек молодежи, Годфруа пытался не подавать своим видом никому подозрений на счет своих переживаний. Но, это ему не удалось. Буквально через несколько минут после начала ужина, кто-то громко объявил тост: «За храброго и непобедимого Годфруа Рыжего!». Этим, привел его в еще большее смятение. Отовсюду его подкалывали шуточками типа – «как ты мог поднять меч на сюзерена», или еще хуже, как раз о том, чего он больше всего опасался – о присвоении им цветов для военного платья. После ужина, когда мессиры рыцари и остальные из отряда принца люди разошлись спать, к Годфруа, стоящему на воздухе во внутреннем дворе замка, подошли его знакомые, с которыми он успел сдружиться за время обучения военному искусству у мессира Антуана. Это были Готье де Перш, а также бастарды Этьен де Лош, Морис де Шамбор и Франсуа де Кавернэ. Молодые люди, переживая за своего товарища, пришли успокоить, как умели, беднягу Годфруа.

– Успокойся, Рыжий. Ну не должны тебя повесить на стене, малость выпорют, и все дела! – Пытался неуклюже заговорить, прорвав пелену напряженного молчания, де Перш.

– Да, Рыжий, наплюй на всё! Мы сами, ты ведь знаешь, такие же, как и ты безродные и неприкаянные! – Вторил Франсуа де Кавернэ. – Брось, не думай о плохом.

– А я, когда жил у своего двоюродного дяди, епископа Адемара, много смотрел картинок с гербами рыцарей. Так вот, я не припомню, чтобы у кого-либо из дворян в Европе, был пустой щит. Встречались мне полосы, стропила, ромбы, квадраты, кресты, треугольники, но это символы, а пустого щита не бывает. Значит, нечего тебе и переживать! – добавил Этьен де Лош, самый образованный воин из прибывшей четверки.

– Ты правду мне говоришь, или так, для красного словца? – Спросил Годфруа, чувствуя, как слабый лучик надежды проник в его сердце. – Я не опозорил принца и себя, самовольно выбрав себе цвета?

– Да нет же! Нет! – Почти одновременно ответили ему его друзья.

– К тому же Гоше, рыцарь и помощник мессира наставника Антуана де Сент-Омера, а он человек опытный и грамотный, не зря его мессир наставник держит за писаря и чтеца, сказывал мне сегодня по секрету, что мессир наставник пойдет после вечерней службы к своему знакомому архивариусу геральдической палаты Королевства, умному и знающему человеку, чтобы самолично уточнить на счет твоего цвета. – Вставил, наконец-то длиннющую тираду, молчун и тихоня Морис де Шамбор, самый, наверное, верный и надежный приятель Годфруа из этой четверки ребят.

– Спасибо, друзья мои! – Поблагодарил товарищей Годфруа. – Прошу Вас, идемте спать. Завтра у нас много важных событий! Моя виселица, выступление в долгожданный поход и куча будущих приключений, дожить бы до вечера завтрашнего дня, остальное уже будет не страшно…

Париж. Королевский дворец. Середина июня 1098 года.

Филипп в последнее время, если так можно было описать его состояние, совершенно обленился, погрузившись целиком и полностью в свою любовь. Он напрочь забыл о многих обязательных для короля вещах, процедурах отправления властных полномочий, практически перестал вникать в дела по управлению своими землями, мало охотился и совсем забросил торжественные выезды к своим соседям-вассалам. Филиппа больше всего интересовали его эмоции, чувства и наслаждение прекрасными часами, днями и неделями, которые он проводил вместе с Бертрадой. Её прекрасные, горящие и зовущие глаза закрыли для Филиппа весь мир, погружая его в пучины страсти, сжигая его целиком и без остатка. Мишель де Немур и Рено де Вилльбеон практически в одиночку пытались, как могли, поддерживать порядок в домене, призывать к порядку зарвавшихся рыцарей-грабителей, орудовавших прямо возле ворот Парижа и на его оживленных торговых дорогах. Честно говоря, последнее давалось им с большим трудом…