Пророк

Шоуфилд внимательно смотрел на толпу, собравшуюся в спортивном зале средней школы Тинли-Парка. Счастливые улыбающиеся лица лучились весельем, дети смеялись. Нормальные люди… Темноволосая бабушка кого‐то из школьников покачивала на коленях ребенка. Родители одного из игроков аж запрыгали, когда их сын забил второй штрафной из двух. Казалось бы, такие простые удовольствия, но для Шоуфилда и они были недоступны. Никто из собравшихся в зале не понимал, как им повезло. Счастье – великий дар.

Его сын Бен присел на краешек скамейки, постукивая носком кроссовка по красному полу. Мальчик уставился в одну точку, и Шоуфилда охватила тревога. Что‐то в Бене изменилось: два года назад он считался звездой школьной команды, теперь же его словно ничто не интересовало. Хороший отец обязательно докопался бы до причины. Шоуфилд подумал, что ничем не может помочь любимым людям, и его охватила грусть, как будто черная рука сжала сердце, давя на него до упора…

– Харрисон? Ты хорошо себя чувствуешь?

Он глянул на жену и натянул на лицо самую что ни на есть бодрую улыбку. Как ему повезло, что у него есть Элеонор! Во время учебы в колледже он всегда сидел на галерке, избегая других студентов словно чумы. Однажды математик попросил его подтянуть Элеонор, и, к удивлению Харрисона, та проявила к нему неподдельный интерес. Не сказать, чтобы она закрывала глаза на его многочисленные недостатки; нет, она их видела и принимала.

– Все отлично. Элеонор, ты ведь знаешь, как я тебя люблю?

Жена бросила на него странный взгляд, выгнула брови и склонила голову к его плечу.

– Ты точно в порядке? Ты, часом, не умираешь? Ничего не болит?

Шоуфилд неискренне рассмеялся.

– Разве нельзя мужу сказать жене, как много она для него значит? Обязательно должен быть скрытый мотив?

– Конечно, можно, – ответила Элеонор, хотя уверенности в ее словах было маловато. – Я тоже тебя люблю. Если тебя что‐то беспокоит – я всегда готова выслушать.

– У меня все хорошо. Правда, Элеонор. Ты же помнишь, как я себя чувствую, когда вокруг толпа… Но раз мы заговорили о беспокойстве… Что происходит с Беном? Неприятности в школе?

– Ничего такого не слышала, – пожала плечами жена. – Надеюсь, у него просто период взросления, только он не желает со мной делиться. Настоящий сын своего отца, – добавила она, покосившись на Шоуфилда.

Он не обратил внимания на намек, продолжая рассеянно наблюдать за игрой. Ребята из команды Бена мельтешили перед глазами и носились по площадке, перекидывая мяч. Взгляд Шоуфилда упал на противоположную трибуну… Мелисса Лайтхаус! Женщина, которую он выбрал в качестве следующей жертвы, болела за команду соперников. Почему она здесь? Шоуфилд знал о ней все: от марки любимого шампуня до того, чем она занималась вчера перед сном. Детей у нее не было, сестра с двумя ребятишками жила в Арканзасе. Что Мелиссе тут делать?

Грудную клетку сдавило, перед глазами замелькали желтые пятна, нахлынула волна тошноты.

Ее просто не должно быть в этом зале!.. Переменные величины множились и не давали корректной суммы. Шоуфилд задыхался, будто кто‐то удерживал его голову под водой. Ноги похолодели; он тонул в багровой жидкости, слабо размахивая руками.

Воспоминания из детства всплыли на поверхность.

Тот необычно холодный августовский день остался с ним навсегда. Несмотря на холод, он зачем‐то надел шорты и легкую футболку. Они остановились в отеле. Шоуфилд вспомнил номер, кровать с оранжевым покрывалом, а вот сколько ему тогда было лет, позабыл. Память – странная штука.

Мама позвала его в ванную. Она лежала в пене, обнаженная, и ее волосы плавали по поверхности воды. Мама тихо напевала колыбельную – то ли для него, то ли для себя. А потом взяла и перерезала себе вены на запястьях. Съежившись от страха, Харрисон отскочил от ванны. По его щекам бежали слезы, но он был еще слишком мал для того, чтобы понять, что задумала мама. Она полежала, наблюдая, как кровь вытекает из ее тела, и попросила мальчика подойти ближе. Харрисон перегнулся к ней через край ванны, а мама схватила его, потянула голову сына под воду и прижала к своей груди. Харрисон дергался и брыкался, однако мама была исполнена решимости довести свой замысел до конца и держала крепко. Вода заливалась ему в рот, в глаза; кровь матери текла в горло и заполняла легкие, оставляя на языке металлический привкус. Шоуфилд помнил, как метался, пытаясь вырваться, помнил нежную кожу матери под своими пальцами, помнил, как она обнимала его, не отпуская от груди…

Теплая вода окутывала его точно одеялом, убаюкивала в мягком коконе и меняла его сознание, готовя к другому миру. Перед глазами все поплыло, и Харрисон ощутил покой. Он до сих пор не забыл то состояние. Именно этого он и хотел всю жизнь: хотел, чтобы мама обняла его, успокоила, хотел ее любви… Тогда он знал точно: мама его любит и старается защитить.

А потом Пророк услышал непонятный шум, ворвался в ванную и вырвал их обоих из лап смерти.

Сидя в школьном спортзале, Шоуфилд испытал сожаление, что матери не удалось исполнить задуманное в тот холодный августовский день.