«Я пришёл дать тебе утешение, и свет, и всю мою любовь, которая есть лишь малая часть той безмерной любви, которую питает к вам Тот, кто стоит за мной, и кто готов дать её каждому, открывшему для неё своё сердце?»
Но богиня, как же глупо должны были прозвучать эти красивые, громкие слова в убогой комнате, наполненной запахом крови, перед женщиной, которая зовёт в смертный час своего любимого, а вместо этого слышит чужую речь, голос ненужного ей незнакомца, толкующего о любви, которой он сам никогда не знал.
Тем не менее, Хайнэ нащупал холодные, одеревеневшие пальцы умирающей, и, с трудом стиснув их своими, слабыми и по-детски маленькими, наклонился над ней.
— Я пришёл дать… тебе… — он запнулся и всё-таки не смог выговорить этих слов, показавшимися ему невероятно фальшивыми и самодовольными, порочащими имя того, от чьего имени хотелось их произнести, вместо того, чтобы славить его.
«Я пришёл получить утешение от тебя, вот что я должен сказать, — думал Хайнэ, стиснув зубы. — Я пришёл сюда, чтобы взять от всех вас силу, а не дать её. Великая Богиня, как я жалок».
Он молчал, стараясь сдержать слёзы, а больная вдруг зашевелилась, мутный взгляд её тусклых, глубоко запавших глаз прояснился, бледные губы приоткрылись.
— Ты… — свистяще прошептала она и, остановив на Хайнэ осмысленный взгляд, вырвала пальцы из его ладони. Подняв руку, она коснулась его лица трясущимися пальцами, и из груди её вырвался хриплый, изумлённый стон. — Пришёл… пришёл… Всё было не зря.
«Она принимает меня за другого», — мелькнуло в голове у Хайнэ, но он не собирался развеивать эту иллюзию.
Наверное, это было к лучшему.
— Пришёл, — сказал он и постарался улыбнуться так ласково, как только мог. — Я больше никогда тебя не оставлю.
Он наклонился и коснулся дрожащими губами бледного, покрытого испариной лба больной.
Она обняла его и заплакала.
— Душа моей души… — коснулся ушей Хайнэ тихий, едва слышный шёпот, больше похожий на нежный шелест листвы.
Тот замер.
Что-то в сердце кольнуло, и волна боли начала разливаться в его груди, одновременно с волной изумления, счастья и горькой, нежной любви.
«Неужели… — потрясённо думал он. — Неужели она приняла меня за Него?..»
И что-то подсказывало ему: да.
Слёзы всё-таки прорвались, как он ни старался их сдержать, но Хайнэ утирал их свободной рукой, чтобы они не капали на лицо умирающей: она не должна была осознать свою ошибку.
Потому что Милосердный не мог плакать, не мог сам испытывать боли и страданий, потому что всё его сердце должно было быть занято одной только любовью.
За окном показалось солнце; тёплые, золотистые лучи скользнули по мутным, давно не мытым стеклам, и комнату затопил неяркий свет.
Когда Хайнэ прекратил плакать и выпрямил спину, он обнаружил, что сжимает в объятиях покойницу.
Первым чувством, которое он испытал, было отстранённое удивление.
Волны эмоций схлынули, оставив его странно равнодушным к явлению человеческой смерти, которое, казалось бы, должно было потрясти его до глубины души. Женщина только что умерла у него на руках; он обнимал труп и ничего не чувствовал: ни страха, ни печали, ни отвращения.
Хайнэ вспомнилось, как в детстве они с Иннин пугали друг друга рассказами про покойников.
«Если посмотришь ему в глаза сразу после того, как он умрёт, то увидишь там огонь Подземного Мира, а если задержишь взгляд, то покойник утащит тебя за собой!» — уверяла его сестра и торжествующе хохотала, когда Хайнэ не мог сдержать оторопи.
Но сейчас страха не было.
Хайнэ посмотрел в глаза покойной и увидел в них своё отражение.
Положив руку на лицо девушки, он закрыл ей веки.
— Сестрёнка умерла? — вдруг с любопытством спросила девочка, до этого тихо игравшая возле стены.
В голосе её прозвучал неподдельный интерес.
Хайнэ вздрогнул.
Первым его импульсом было отчитать девочку, внушить ей, что нельзя таким тоном говорить об умершей, что нужно испытывать печаль, но потом он понял, что это напускное; что его собственные чувства сродни тому, что испытывает она.
— Да, умерла, — тихо ответил он.
— И больше никогда не проснётся? — допытывалась девочка. — А завтра? А послезавтра?
— Нет, никогда.
Девочка растерянно замолчала.
Хайнэ пришло в голову, что она просто не понимала, что такое смерть, от того и среагировала так. А он понимал, и всё равно ничего не почувствовал. Ему стало стыдно за себя.
В голову пришло: а если бы умер кто-то из его близких, он повёл бы себя так же, он всё равно не испытал бы ни капли скорби?
И вслед за этим потянулась другая, чудовищная мысль: «Хорошо бы кто-то и в самом деле умер, чтобы я мог это проверить. Но кто? Нита?»
Хайнэ выпустил руку покойной и сильно выпрямился, отвернувшись, чтобы Хатори не увидел разлившейся по его лицу бледности.
То, что он вдруг обнаружил в себе, было ужасным, отвратительным, недостойным чужих глаз.
Только что он мнил себя Милосердным, облегчающим чужие предсмертные муки — и вот теперь у него такие мысли.
Ему казалось, что он рухнул с небес на землю.
— Почему твоя сестра оказалась здесь? — спросил Хайнэ у девочки, чтобы отвлечься. — У неё не было денег на помощь жриц?
Та покачала головой.