Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

Пальцы её всё ещё чуть дрожали, однако в душе царило спокойное удовлетворение — месть свершилась. Месть за детство, за унизительное предсказание восемь лет назад, за насмешки на площади Нижнего Города — за всё.

Она хотела было спуститься в купальню, однако слуги доложили ей о приходе Онхонто.

Таик вздрогнула.

Она подошла к своему супругу, жадно вглядываясь в его лицо, ища в нём следы возмущения, презрения, ненависти к ней.

Что-то теперь он скажет?

Онхонто пришёл к ней, не переодевшись и даже не смыв засохшую кровь с щеки — но почему-то казалось, что это не намеренный вызов или самоунижение, а что он попросту позабыл о том, что его лицо и одежда грязны.

Переждав приступ сердцебиения, императрица сложила руки на груди.

— Вы пришли, чтобы исполнить свой долг передо мной, как перед супругой? — спокойно спросила она. — Я правильно понимаю ваше намерение? Что ж, если это так, то я согласна. В самом деле, к чему ждать до ночи? Возможно, на ночь у меня будут другие планы — например, посмотреть представление актёров. Вчера вы сказали, что готовы выпить любовный напиток, ну так что ж — сделайте это.

Онхонто стоял перед ней, опустив взгляд, и лицо его было спокойно.

— Если вы желать этого сейчас, — тихо ответил он. — То пусть будет так.

Таик позвала прислугу, сдерживая гнев.

— Мы с моим супругом желаем уединиться в опочивальне, — сообщила она. — Пусть никто не смеет беспокоить нас. И принесите напиток, разжигающий страсть.

Через несколько минут одна из жриц внесла на подносе сосуд, наполненный переливающейся в лучах солнечного света жидкостью.

— Пейте, — приказала Таик Онхонто, когда они вновь остались одни.

Однако не успел её муж поднести сосуд к губам, как она выхватила его у него из рук и поставила обратно на поднос.

— Вы смешны, — сказала Таик, презрительно искривив губы. — Неужели вы и впрямь подумали, что я сказала это всерьёз? Впрочем, полагаю, что да. Прекратите ломать эту комедию и жалеть себя. Я же вижу, как вы наслаждаетесь своим показным смирением, своими страданиями, которые выпали на вашу долю совершенно незаслуженно. Вы готовы сделать, что угодно, лишь бы страдать ещё сильнее, ещё отчаяннее.

Онхонто поднял на неё взгляд.

— Я не страдать, госпожа, — ответил он. — Мне просто грустно за вас.

— За меня? — повторила Таик, вздрогнув. — О, я понимаю. Вы считаете, что я безумна, как и моя мать. Что ж, оставим вопрос, так это в действительности или нет. Мне интересно другое. Вам жаль меня, но не жаль всех тех людей, которых я только что убила своими руками? Убила совершенно незаслуженно, надо сказать, потому что сколько бы Даран ни считала, что я глупа, это всё же не совсем так, и для казни я выбирала именно тех людей, у кого нет ни семьи, ни родственников, которые могли бы возмутиться и попытаться поднять бунт. Выбирала не по принципу вины, а по принципу безопасности для меня. Так вот, меня вам жаль больше, чем всех убитых? Что ж, в таком случае ваша мораль — и ваше милосердие — оставляют желать лучшего!

Онхонто внезапно глубоко вздохнул и, опустившись на колени, склонил голову так низко, что волосы его рассыпались по полу.

— Простите меня, — сказал он. — Простите за то, что я заставил вас страдать.

— Да вы к тому же ещё и горды! — вскричала Таик. — Чудовищно горды! Вы полагаете, что я затеяла всё это исключительно ради того, чтобы отомстить вам за вчерашнюю ночь? Что я так сильно страдаю из-за того, что вы не желаете любить меня, как женщину? Ну и самомнение же у вас! До чего же приятно вам в глубине души придавать собственной персоне такую чрезвычайную важность! Ну признайтесь же. Признайте, что это так!

— Я не знать, госпожа, — ответил Онхонто, не поднимая головы. — Возможно, что вы правы, и что в моей душе есть эти чувства. Я никогда не думать об этом. Не стараться понимать себя. Наверное, я просто не уметь делать этого.