Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

— Вы пробуждаете желание защитить вас от всего плохого, что есть в этом мире, — прошептал он, не поднимая глаз. — Ради того, чтобы вы никогда не видели ни горя, ни страданий, хочется перевернуть весь мир. Более того, когда вы находитесь рядом, это кажется возможным даже для такого беспомощного человека, как я. Но всё это имеет значение только для меня. Чего же хотите вы сами?..

Собравшись с силами, он снова поднял на Онхонто взгляд.

— Мои желания просты, — печально ответил тот. — Но мне теперь начинать казаться, что чем проще желание, тем сложнее его выполнить. Вы не беспокоиться за меня, Хайнэ. Не надо. Я видеть то, что должен увидеть, видеть то, что показывать мне жизнь. А если вам так хочется сделать что-то с моим именем на устах… то посадите когда-нибудь цветы.

Он улыбнулся, но взгляд его оставался горек.

Засохшая на щеке чужая кровь казалась раной.

«Ему больно, — думал Хайнэ в глубокой тоске. — Но это не та боль, которую я, идиот, рассчитывал облегчить, закрыв ему глаза, держа его за руку или плача вместе с ним. Я ничего не могу для него сделать. Разве что — смотреть вместе с ним, а не трусливо отводить взгляд…»

И он заставил себя поднять голову.

Обводя взглядом присутствующих, Хайнэ внезапно увидел возле дальнего конца стола знакомую фигуру в разноцветной одежде и вздрогнул. Это был господин Маньюсарья в своих комичных фиолетовых шароварах и в длинной белой накидке, расшитой причудливыми зелёными узорами — почему-то всеобщие предписания относительно цвета одежды на официальных мероприятиях его не касались; он обладал особыми правами.

Он стоял возле стола, не присаживаясь на своё место, и время от времени брал с тарелки тот или иной фрукт, с наслаждением вгрызаясь в него зубами.

Загримированное лицо было повёрнуто в сторону помоста; со своего места Хайнэ видел, что он смеётся, и, хотя он и не слышал сейчас этого неприятного, визгливого смеха, но он звучал в его памяти не хуже, чем если бы господин Маньюсарья стоял в двух шагах от него.

А тот вдруг заметил взгляд Хайнэ и, повернувшись к нему, кивнул, как давнему знакомому.

Хайнэ хотел было отвернуться и не сделал этого; он по-прежнему не знал, как относиться к этому человеку, который был ему скорее неприятен, чем наоборот, но отрицать, что господин Маньюсарья обладает странной, притягивающей силой, он не мог. Более того, в одно мгновение ему вдруг захотелось вскочить и побежать к нему — захотелось сильнее, чем оставаться рядом с Онхонто, которого он обожал и боготворил.

К счастью, это продлилось всего лишь миг.

Хайнэ продолжал вглядываться в фигуру господина Маньюсарьи и вдруг заметил то, что заставило его изумлённо расширить глаза: в правой руке Манью держал игрушечный меч — точь-в-точь как тот, который был у Императрицы, и то и дело взмахивал им, карикатурно искривляя лицо. Он кривлялся, изображая Императрицу, он смеялся над ней — да-да, в этом не было ни малейшего сомнения! — и при этом никто не хватал его и не тащил на помост и даже, казалось, вообще ничего не замечал…

Хайнэ охватило какое-то странное чувство ирреальности происходящего.

Он снова вспомнил слухи, которые ходили о господине Маньюсарье — о его бессмертии и странных чарах.

Вспомнил Хаалиа — великого волшебника и великого злодея, предавшего своего брата и бросившего его умирать.

И в этот момент то, что казалось когда-то смехотворным, нелепым предположением, вдруг стало для Хайнэ истиной: господин Маньюсарья и брат Энсаро — это одно лицо.

Хаалиа добился бессмертия, как того и желал, и стал господином дворцовой труппы. Двести лет прошло, а он всё живёт здесь, во дворце, и разыгрывает перед случайными посетителями, которых по какой-то причине считает подходящими, историю свою и своего брата.

Потому что что бы он ни говорил, он не может забыть своего поступка, не может забыть Энсаро, не может простить себе то, как поступил с ним…

Ценой бессмертия стала жизнь, наполненная вечными страданиями, и вот Хаалиа, или Манью проигрывает на сцене эту историю — раз за разом, в надежде, что кто-то или что-то поможет ему обрести успокоение. Кто-то придумает новую концовку, исправит прошлое и дарует Хаалиа — от имени Энсаро — прощение.

Ведь это так?! Ведь это правда?!

Сердце у Хайнэ бешено колотилось; он чувствовал, что подобрался к истине, скрытой ото всех, как никогда более близко.

Он вглядывался в господина Маньюсарью широко раскрытыми глазами, а тот глядел на него в ответ, и в тёмных глазах его плясали лукавые насмешливые огоньки.

— Я знаю всё! — мысленно закричал Хайнэ, подаваясь вперёд и пытаясь поймать эти неуловимые огоньки взглядом, поймать и припечатать. — Я знаю правду о тебе!

Господин Маньюсарья в ответ засмеялся и взмахнул рукой — дескать, смотри.

Хайнэ подчинился, думая, что тот желает заставить его смотреть на казнь, которой он больше не боялся, но Манью вёл рукой всё дальше и дальше — в сторону людей, стоявших позади помоста, связанных и измождённых.

Не понимая, что всё это означает, Хайнэ всё же внимательно вгляделся в них — и похолодел.