Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

Хайнэ приоткрыл рот; в глазах у него помутилось.

Меньше всего на свете он ожидал подобной злобной отповеди в ответ на своё смирение, и ярость, казалось бы, вытесненная победившим добрым чувством, вернулась удесятерённой.

— Это вам неприятно считаться моим родственником? Вам? Поверьте, мне тоже не доставляет удовольствия быть похожим лицом и именем на такого расфуфыренного, разодетого в кучу безвкусных тряпок фанфарона, озабоченного лишь впечатлением, которое он производит на женщин, — проговорил Хайнэ, дрожа от ненависти. — Думаете, со стороны не видно, что вы влюблены лишь в самого себя? Вы просто смешны!

— А вы утешайте себя тем, что, по крайней мере, не похожи на меня телом, — зло усмехнулся Сорэ.

Этого Хайнэ уже не мог снести.

— Я надеюсь, что вам однажды самому придётся гореть на костре! — закричал он в бешенстве. — Или что моя болезнь точно так же поразит и вас, о, это было бы справедливо! Может быть, так и будет, потому что это подходящая болезнь для всех Санья, подходящее наказание за их гордость, себялюбие и самолюбование! И знайте, что если это произойдёт, если однажды вы станете таким же жалким, скрюченным и униженным, как я сейчас, если однажды вы будете умирать, то я приду и напомню вам об этом разговоре и плюну вам в лицо!

— А я не приду к вам и не плюну вам в лицо, когда вы будете умирать, — проговорил Сорэ, пожав плечами. — Потому что мне нет до вас никакого дела, и я забуду о вас через два дня. Я и сейчас едва вспомнил ваше лицо, только ваше плачевное состояние напомнило мне о том, кто вы.

Хайнэ выскочил из залы, едва помня себя.

Пот лился с его разгорячённого лица ручьями.

Господин Астанико схватил его за руку.

— Что случилось, господин Санья? — спросил он, настойчиво вглядываясь ему в глаза.

— Уведите меня! Уведите меня отсюда! — закричал Хайнэ, трясясь всем телом, как в припадке.

Лишь когда он вновь очутился в своей комнате, он смог немного прийти в себя.

— Я всё погубил, — проговорил он, закрыв лицо руками. — Великая Богиня, я всё погубил, теперь всё кончено! Теперь этот ублюдок сделает всё от него зависящее, чтобы покончить с Хатори и со мной. Но мне всё равно. Никогда я больше не буду о чём-нибудь просить, ни его, ни кого-либо другого, никогда я больше не потерплю такого унижения!

— Успокойтесь, Хайнэ, — сказал Астанико мягко. — Успокойтесь. Хорошо, у вас ничего не получилось с господином Сорэ, но мы что-нибудь придумаем. В конце концов, у вас остаюсь я. Я помогу вам.

— О, благодарю вас, — пролепетал Хайнэ, не смея поднять лица, но протянув к нему руку. — Я так рад, что могу доверять вам…

Главнй Астролог горячо и с чувством пожал его ладонь.

В этом момент двери открылись, и на пороге появилась Иннин.

Лицо её перекосилось.

— Что вы здесь делаете?! — гневно закричала она, глядя на Астанико. — Да как вы смеете приходить к моему брату после того, что совершили, вы, двуличный, лицемерный предатель!

Лицо у Астанико вдруг изменилось. Мягкая улыбка сошла с него, уступив место какой-то злой, высокомерной и как будто бы даже довольной усмешке. Не говоря ни слова, он отпустил руки Хайнэ, прошёл мимо Иннин, даже не посмотрев на неё, и вышел из комнаты, притворив двери.

— Зачем ты так с ним, сестра? — ошарашенно спросил Хайнэ. — Он помогает нам, правда помогает, нам больше не на кого рассчитывать, кроме него…

— Помогает? — переспросила Иннин, наклонившись и вглядываясь в его лицо. — Да знаешь ли ты, что он назначен главным обвинителем по делу Хатори? И назначен не просто так, он этого сам просил!

Хайнэ вздрогнул.

Некоторое время он изумлённо смотрел в раскрасневшееся от ярости лицо сестры.

— Но… это же, наверное, хорошо… — проговорил он, наконец, растерянно. — Это значит, что Хатори спасён. Ведь главный обвинитель — самое опасное для него лицо, так? И если это лицо — наш друг…

— Хайнэ! — Иннин истерично рассмеялась. — Иногда мне кажется, что ты навечно остался в возрасте тринадцати лет! Господин Астанико выдвинул предположение, что это ты — главный виновный и еретик, которого следует сжечь на костре. Твой дорогой друг, Главный Астролог! Он собрался казнить и тебя, и Хатори, а ты ещё собственными руками помогаешь ему в этом!

В комнате повисла тишина.

Хайнэ пытался осмыслить то, что услышал, и это никак не укладывалось в его голове.

Потом он вдруг вспомнил слова Сорэ, на которые в первый момент не обратил никакого внимания: «Мы никогда, никогда не предавали дело истинной религии, и подобного не приписывали нам даже в слухах — в отличие от вас».

Значит, сплетни, на которые раньше не было и намёка, уже успели разнестись по всему дворцу…

— Этого не может быть, — наконец, проговорил Хайнэ, как-то жалко улыбаясь. — Зачем Астанико губить меня?.. Я ведь не сделал ему ничего плохого. Я никогда не говорил ему ничего обидного, за что ему так ко мне относиться? Я не верю в это, Иннин. Он, может быть, действительно ненавидит Хатори, но ко мне у него нет плохих чувств. Он рассказывал мне о себе, рассказывал личные вещи, которые можно доверить только другу. Я… знаю, я бы почувствовал, если бы он ненавидел меня…