Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

Изогнув шею, Хатори больше не увидел существа с белыми волосами — в беседке был только Хайнэ, правда, в старинной, диковинной одежде актёра. Хайнэ подошёл к клетке и, раскрыв дверцу, вытащил птицу наружу.

«Узнал, узнал!» — в восторге подумал Хатори, метнувшись ему навстречу.

— А ведь ты больше не хромаешь, Хайнэ! — попытался воскликнуть он. — Так она обманула меня, она всё-таки это сделала, она вылечила тебя!

Хайнэ прислушивался с улыбкой к его курлыканью и нежно гладил его по крыльям. Птица радостно подставлялась под его ласки, изгибая длинную шею, и непривычное тело вдруг стало почти привычным, почти желанным.

В конце концов, птица успокоилась и села на плечо к хозяину — и в этот самый момент Хатори увидел на пороге беседки волшебницу.

— Это она тебя вылечила, — хотел было сказать он не без доли собственной гордости, и вдруг понял, что его слова — а, может, и его присутствие — здесь не слишком нужны.

Эти двое стояли напротив и не могли оторвать друг от друга взгляда.

«А ведь это она, — вдруг понял Хатори. — Та девочка, за которой мы с тобой когда-то гнались по крышам, Хайнэ… Ты помнишь? Ты сказал, что любишь её…»

Его охватило мучительное чувство собственной ненужности, но тут волшебница поманила его рукой, и это отвлекло его внимание.

— Она говорит, что мне пора возвращаться, Хайнэ, — пытался сказать Хатори, тыкаясь клювом в его шею. — Мне придётся тебя оставить…

Но Хайнэ молчал и только продолжал гладить его одной рукой.

Неведомая сила влекла Хатори вперёд, и он, вздохнув, подчинился ей. Расправил тяжёлые, большие крылья, не имея ни малейшего понятия о том, как летать… на мгновение ему показалось, что он сейчас неуклюже рухнет вниз, но что-то словно подхватило его, и он вдруг обнаружил себя уже в воздухе.

И в этот момент он вспомнил — вспомнил не разумом, но телом, ту свободу, которой пользовался когда-то давно, умея бегать быстрее ветра и прыгать с огромной высоты.

Это было так же просто и естественно, как естественно для птицы взлететь, даже если она расправляет крылья в первый раз в жизни.

Это было — легко.

Хатори-птица полетел к волшебнице, раскрывшей навстречу ему руки, и сел к ней на плечо. Он хотел было оглянуться, чтобы посмотреть как там Хайнэ, но почему-то заныла шея, не желавшая привычно изгибаться.

Стиснув зубы, Хатори попытался ещё раз — и очнулся на сыром полу подземелья.

Тело болело так, как будто ему всю ночь приходилось таскать и ворочать глыбы камня.

Он приподнялся, пытаясь понять: приснилось? померещилось? произошло на самом деле?

Но тельца мёртвой птицы, зарытого в солому, больше не было…

Или это жрицы забрали труп из камеры, предварительно опоив узника сонным зельем?

«Когда-нибудь я это узнаю, — решил Хатори. — Когда выберусь отсюда».

Где-то далеко вверху зазвонил гонг, который возвещал полдень.

Ещё через какое-то время — по внутреннему отсчёту Хатори, через полчаса — прибежала, запыхавшись Иннин.

— Всё будет в порядке, — сообщила она дрожащим голосом. — Я не сумела устроить, чтобы мы смогли бежать, но всё будет хорошо… должно быть так. Они попытаются тебя сжечь, но огонь не подействует, и им придётся принять это как желание Великой Богини. Не бойся.

— Да я и не боюсь, — улыбнулся Хатори, взяв её за руку. — По-моему, ты сама боишься куда больше.

Иннин как-то жалко улыбнулась и опустила голову.

Она была очень напряжена.

Нежность, которую испытывал к ней Хатори, была немного другой, чем к Хайнэ, но также сильной. Тот мир, в котором она будет его женой, а он — их общим любимым братом, почти что ребёнком, казался ему отвечающим всем его желаниям и чувствам.

— Я тебя люблю, — сказал он неожиданно для себя.

— И я тебя, — пробормотала Иннин, сжимая его пальцы.

Не сказав больше ничего, она исчезла, а Хатори вновь сел на пол камеры и приготовился ждать, когда за ним придут.

***

— Рано или поздно вы всё равно добьётесь полнейшего и окончательного краха семьи Санья. Нет никакого смысла торопить события и казнить калеку сейчас, когда у нас нет безоговорочных доказательств его вероотступничества,  — вкрадчиво прошептала госпожа Агайя на ухо Императрице.

Та молчала, уставившись потемневшим от злости взглядом в стену.

— Твой брат обещал мне достать доказательства его вины, — проговорила она, наконец. — Только на этом основании я и позволила ему быть обвинителем!

— Мой брат — просто глупый самонадеянный мальчишка, — бледные губы госпожи Агайи искривились. — Все мужчины таковы, уж мы-то с вами это знаем. Презренные, недостойные, низшие существа.

Таик прикрыла глаза; на мгновение ей показалось, что кто-то когда-то уже говорил ей эти слова.

Но кто? Мать?

— Знаете, я расскажу вам смешное, — продолжила, тем временем, её наставница. — Мой брат влюблён в одну из жриц, но та отказывала ему, прикрываясь клятвой жрицы, в то время как сама давно спала с другим мужчиной. Так вот мой брат сходит с ума и ради того, чтобы заслужить её благосклонность, и затеял весь этот процесс. Как глупо, не правда ли?

Как ни зла была Таик, но это известие заставило её криво усмехнуться.