Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

— Могу я попросить вас, по крайней мере, прикрыть мою спину? — осведомился он, сложив руки на груди. — Я имею в виду, намекнуть госпоже Иннин… и господину Хайнэ, что задуманное чудо сорвалось не по моей вине. Например, мой заговор раскрыли, или ещё что-нибудь в этом духе. Я свою роль сыграю, но не знаю, поверят ли мне без доказательств. Думаю, я заслуживаю этой малости — хотя бы в благодарность за то, что я отговорил Хайнэ признаваться, что учение Милосердного принадлежит ему. Если бы он это сделал, тень пала бы на всю семью Санья… не думаю, что вы этого хотите.

— Чего я хочу, а чего не хочу, вам неведомо, и ведомо не станет, — отрезала Даран. — Мне казалось, вы этот урок уже усвоили за прошедший час. Впрочем, надеяться вы, конечно, можете. Надежда остаётся с человеком до самого последнего часа, а когда она исчезает, вместе с ней отлетает и его дух. На этом прошу вас покинуть мой кабинет.

Главный Астролог поклонился и вышел.

И после этого Даран дала выход ярости, которая копилась в ней со вчерашнего вечера.

«Не для того я принесла столько жертв и вложила в тебя столько сил, чтобы ты сбежала с первым же любовником и жила, как обычная женщина, — думала она, подойдя к окну и глядя на занесённый снегом осенний сад. — Глупая… глупая, глупая!»

Она стукнула кулаком по деревянной раме и замерла.

Где-то вдалеке несколько раз пробили в гонг, возвещая полдень.

***

Ночь, бессонная для Хайнэ, Иннин и Главного Астролога, оказалась таковой и для Хатори — однако виной тому были отнюдь не размышления о близости возможной смерти.

Последняя была до странности ему безразлична, хотя он меньше всего на свете хотел умереть, и особенно после случившегося.

Волновало его другое: пытаясь скоротать вечер, он взялся прокручивать в голове события, произошедшие до его ареста, и вдруг обнаружил, что они начали медленно, но верно выветриваться из его памяти.

Это открытие его взволновало: одно дело было забыть о том, что произошло в далёком прошлом, восемь лет тому назад, и совсем другое — когда превращаются в пустоту воспоминания последних дней.

Означало ли это, что он страдает провалами в памяти?

Преодолев какое-то внутреннее сопротивление, которое всегда мешало ему предаваться размышлениям, Хатори заставил себя напрячь память.

И обнаружил: он прекрасно помнил о том, какие лекарства и по каким часам нужно принимать Хайнэ, в каком укромном месте спрятаны его книги и рукописи, и даже какие ароматы — чудовищные, отметил про себя Хатори — брат предпочитает в качестве духов.

В целом, дни, проведённые с Хайнэ, он также мог без особого труда воскресить в памяти.

А вот то время, что он провёл в одиночестве…

Хатори смутно помнил, что иногда такое время бывало — но когда? где он был? чем занимался?

Всё это начисто выветрилось из его памяти.

Он знал как факт, что провёл однажды ночь с Марик Фурасаку, но не мог вспомнить, где это случилось, как всё прошло, что она ему говорила, и что он сам ей отвечал. При любой попытке обратиться к тому дню, в памяти всплывало совсем другое — залитые кровью стены, Хайнэ, ничком лежащий на полу…

Два месяца, проведённые в столице — за исключением тех дней, которые Хайнэ жил дома после своей попытки самоубийства — превратились в смутный сон, игру разноцветных теней и контуров, обрывков каких-то картин и сцен.

Почему же он только сейчас это понял?

Ответ был прост — прежде и не пытался о чём-либо вспоминать, был слишком занят с Хайнэ и в целом не видел ничего интересного в том, чтобы воскрешать в памяти прошлое, тем более, недавнее.

Но оказалось, что дело не в том, что он не хочет — не может.

Мысль эта принесла какое-то щемящее чувство, но Хатори справился с ним довольно быстро. Велика ли трагедия в отсутствии собственных воспоминаний? В конце концов, те дни, которые он провёл рядом с Хайнэ, и вообще всё то, что было связано с братом, он помнил довольно хорошо.

Значит, до тех пор, пока Хайнэ с ним — всё в порядке.

А это он и раньше прекрасно знал, ничего другого от жизни ему и не нужно было.

«Ах, так, — подумал Хатори не то чтобы со злостью и обидой, скорее, удивлённо. — Значит, я…»

И на этом мысль оборвалась начисто — слишком уж он не привык анализировать собственные чувства и ощущения.

Он перевернулся на бок и попытался, наконец, заснуть.

Это ему почти что удалось — но из состояния полузабытья вывела новая тревожная, чуть болезненная мысль.

Получается, то, что произошло сегодня с Иннин, он забудет точно так же, как ночь, проведённую с Марик?

И снова Хатори одолела какая-то печаль, щемящая тоска, которую пришлось стряхивать с себя усилием воли.

«Она не должна узнать об этом, — подумал он. — Иначе обидится. Мы должны жить втроём, тогда всё будет хорошо, я ведь и раньше это знал. Конечно, есть такие моменты, когда Хайнэ не сможет присутствовать рядом со мной и Иннин, но вряд ли она будет часто спрашивать, помню ли я…»

Что-то, правда, подсказывало ему, что обо всех последующих ночах Иннин, быть может, и не будет его спрашивать, но эта, самая первая, всегда будет для неё особенной.