Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

Он встрепенулся, найдя выход — записать всё то, что он пока ещё помнит отчётливо, на бумагу, и тогда проблема исчезнет сама собой. Забудет — перечитает.

И тут же сам над собой посмеялся.

Даже если забыть о том, что здесь, в камере, нет ни бумаги, ни кисти с тушью, и никто их ему не принесёт — сможет ли он передать бумаге любовные чувства и ощущения?

Нет, для этих целей нужен Энсенте Халия, но никак не Хатори Санья.

Энсенте-Энсенте, Хайнэ…

Хатори уже позабыл свою вспышку злости, и хотя внутренняя обида оставалась, ему хотелось только одного — побыстрее быть снова рядом с ним.

Он услышал шаги и поднял голову, подумав было, что вернулась Иннин — но это была не она.

— Ты! — удивлённо воскликнул Хатори, увидев волшебницу с белыми волосами.

И впервые подумал: он не знает её имени потому, что она его не сказала, или потому что забыл его, как забыл уже, каким образом они познакомились и где виделись?

— Послушай, жрица, — сказал он, подскочив к решётке и напряжённо вглядываясь в смутно белевшее в темноте лицо. — Ответь мне на один вопрос: когда мы встретились в первый раз?

Она, казалось, ничуть не удивилась его вопросу.

— Я гадала тебе на картах, — ответила она. — Я сказала, что однажды ты обретёшь свободу и вернёшь всё, что потерял, но это произойдёт не раньше, чем ты порвёшь те узы, которыми добровольно себя связал.

Что-то произошло в голове Хатори — может быть, сказался проведённый в раздумьях вечер — и слова, которые раньше были лишь туманным метафорическим бредом, вдруг обрели для него чёткий и конкретный смысл.

— Меня связывают узы с Хайнэ, — сказал он. — Но ты не права, жрица. Это то, благодаря чему я живу. Если я их порву, от меня ничего не останется. Разве то, что я ничего не помню о днях, когда его не было рядом со мной — не доказательство? Я всегда должен быть рядом с ним, я это точно знаю.

Жрица — Хатори не помнил, откуда он взял, что она жрица, но, вероятно, она что-то ему об этом говорила — ничего на это не ответила и только смотрела на него своими большими светло-аметистовыми глазами, мерцавшими в полумраке.

Хатори смутно вспомнил: трактир в Нижнем Городе, в который он зашёл в женском наряде.

Кажется, он пил…

Да, пил.

Сквозь череду смутных образов пробилось более отчётливое воспоминание: письмо Хайнэ, которое ему принесли из дворца. Сначала он обрадовался, очень обрадовался, а потом прочитал его — и разозлился. Или огорчился?

Как бы там ни было, потом он оказался в трактире, и ещё там был Сорэ Санья, вполне обманувшийся его маскарадом, и над ним было грех не посмеяться. И вот он пил, и смеялся, и ему было хорошо, а, может быть, плохо, а потом появилась волшебница и села рядом с ним за стол.

— Это моя сестра, — сказала она, положив руку ему на плечо и отвечая на настойчивый вопрос пьяного Сорэ Саньи о том, что это за прекрасная знатная дама, и что она делает в таком месте. — Пойдём со мной, сестра.

Кажется, Хатори не удержался от какой-то выходки напоследок — откуда-то же Сорэ Санья узнал о том, что это была никакая не прекрасная знатная дама, а куда менее прекрасный мужчина, носивший ту же фамилию, что и он, но не связанный с ним узами крови.

Впрочем, об этом Хатори уже ничего не помнил. Следующим воспоминанием был дом — и крики многочисленных птиц, раздававшиеся, казалось, отовсюду. Птицы были в саду и в доме, в клетках и просто так, они тянули шеи, хлопали крыльями, белоснежные перья летели с потолка, как снег…

Но Хатори искал глазами одну-единственную — с золотым пером.

— Продай мне ту птицу, — тянул привычную песню он. — Мой господин будет очень рад, если я верну её ему.

Но волшебница только качала головой.

— Ну хорошо, — сдался Хатори. — Тогда у меня есть ещё одна просьба от него. Он хочет найти своих единомышленников в вере, он исповедует религию Милосердного.

В этот момент в дом ворвались стражники, птицы закричали и бешено захлопали крыльями — и на этом воспоминание оборвалось.

— Как твои птицы, волшебница? — спросил Хатори, помолчав. — Я помню, что когда в твой дом вломились, они все вырвались на свободу и улетели. Ты смогла их найти?

— Да, они вернулись ко мне, — кивнула женщина. — Все, кроме одной.

— Знаю, — помрачнел Хатори. — Она здесь.

— Я пришла за ней.

— Она умерла, волшебница. — Хатори отвернулся. — Прости меня хотя бы ты, не знаю, сможет ли простить Хайнэ. Я не смог спасти её и уберечь.

— Отдай её мне.

Вздохнув, Хатори разрыл солому, которой был покрыт холодный пол, и достав спрятанный под ней трупик птицы, осторожно просунул его сквозь прутья решётки.

Волшебница села на пол и положила птицу к себе на колени.

Она наклонила голову так, что белоснежные волосы свесились, закрывая её лицо и мёртвую птицу, и начала что-то шептать глухим, нежным голосом.

А потом — или это Хатори только показалось?! — птица как будто вскрикнула, что-то отвечая.

Нет, это была не иллюзия — она ожила, захлопала крыльями и, взлетев с колен женщины, уселась ей на плечо.

Пару мгновений Хатори смотрел на это расширенными глазами, а потом оправился от изумления и, бросившись к решётке, успел схватить волшебницу, поднявшуюся на ноги, за платье.