Как ни странно, дальнейшая судьба этих неумелых стихотворений его мало интересовала. Он даже не пытался прятать их от чужих взглядов, как когда-то прятал рукописи Энсенте Халии, и оставлял исписанные листки повсюду — в своей спальне, в столовой комнате, в саду, позволяя ветру срывать бумагу со столика в беседке и уносить неизвестно куда.
Как-то раз Хатори поднял один из листков и прочитал написанные на нём стихотворения.
— Покажешь их потом ему? — поинтересовался он.
— А? Кому? — рассеянно спросил Хайнэ, смотревший на тёмно-розовые ветви дерева абагаман, занесённые снегом.
В данный момент его больше всего занимал праздный вопрос: возможно ли такое, чтобы абагаман зацвёл зимой?
Везде говорилось, что это дерево может зацвести когда угодно, в любой момент, но даже тогда, когда у него нет листьев?..
— Онхонто, конечно, — пожал плечами Хатори. — Ведь все твои стихотворения о нём.
— Нет, не покажу, — всё так же рассеянно откликнулся Хайнэ. — Я их пишу не затем, чтобы их кто-то увидел. Даже тот, о ком они написаны.
— А зачем?
— Не знаю, — сказал Хайнэ задумчиво. — А зачем я дышу?
На это Хатори ничего не ответил, но он и не ждал ответа.
— Странная у тебя к нему любовь, Хайнэ, — проговорил брат, опираясь на перила беседки и глядя куда-то вдаль. — Больше похожа на…
— Замолчи! — перебил его Хайнэ, вскинув голову. — Не смей больше произносить ни слова, понял?!
Хатори понял и больше ни разу не заговорил на эту тему.
Томик стихотворений Ранко Саньи медленно, но верно подходил к концу; оставалось лишь несколько страниц — стихотворений — вечеров, проведённых с дорогим сердцу поэтом.
В тот день, когда Иннин в очередной раз пришла на тайное свидание с Хатори, ещё не зная о том, что это свидание последнее, до конца книги оставалось лишь семь страниц.
Хайнэ долго пересчитывал эти страницы, вертя книгу в руках и раздумывая о том, как жить дальше — то ли не читать последние стихотворения как можно дольше, оттягивая роковой момент, то ли просто начать перечитывать книгу заново.
Так и не решив для себя этот вопрос, он лёг спать, но сон долго не шёл к нему.
А потом в комнате раздались какие-то странные шорохи.
Хайнэ увидел проскользнувшую по полу тень и похолодел — на мгновение показалось, будто это демон или призрак. Испугавшись, как пугаются только дети, он хотел было броситься к Хатори и разбудить его, но, перевернувшись на другой бок, увидел в его постели женщину.
Нет, не просто женщину — Иннин.
Как ни странно, мысль о том, что это просто дурной сон, ни разу не пришла Хайнэ в голову.
Он сразу же закрыл глаза и начал медленно считать про себя, стараясь выровнять дыхание. Когда он досчитал до тысячи, комната была уже пуста.
Подождав ещё какое-то время, Хайнэ приподнялся и пополз к пустой постели Хатори, которая так же, как и его собственная, была разложена на полу. Он наклонился и, подняв простыню, поднёс её к лицу. Бросившийся в лицо аромат был, несомненно, запахом духов сестры — для обладавшего чувствительным обонянием и, кроме того, прекрасно разбиравшегося в благовониях Хайнэ это было доказательством, гораздо более убедительным, нежели лицо девушки, которое он увидел в полутьме.
Он положил простыню на место.
Мыслей в голове не было, однако сердце начинало колотиться всё чаще — ритмичный стук перешёл в аритмичный и, наконец, в бешеный, как после быстрого бега.
Губы Хайнэ кривились, и ухмылка эта была, скорее, злой, чем горькой.
— Ах, так, значит, — проговорил он очень тихо и с угрозой. — Вот так…
Но злость тут же сменилась каким-то испугом.
Нет-нет, не может этого быть, так не может быть, почему, когда, они ведь даже не виделись толком?
Однако в этот момент до ушей Хайнэ донеслись звуки, превратно истолковать которые при всём желании было сложно — приглушённые стоны и вздохи.
Выпучив глаза, но всё же сохраняя остатки самообладания, чтобы стараться двигаться бесшумно, Хайнэ на четвереньках пополз к дверям. Вывалившись в коридор, он поднял голову и стал прислушиваться, чтобы понять, откуда идут звуки. Понять это было несложно — стоны неслись из-за закрытой двери в соседнюю комнату, вечно пустовавшую спальню Хатори.
Хайнэ зачем-то поднялся на ноги — зачем, он и сам не знал.
Точнее, была в его голове одна-единственная нелепая и смехотворная мысль: ну, подслушивать и подглядывать за ними на четвереньках — это совсем уж жалко…
Колени тут же отозвались болью, но сейчас это доставило Хайнэ какую-то злую радость.
Он специально пошёл на цыпочках — не затем, чтобы двигаться тише, а затем, чтобы тело отозвалось совсем уж невыносимой болью, от которой хотелось орать благим матом.
Хайнэ молчал и только кровожадно улыбался, как будто его главным желанием в этот момент было причинить своему телу самую невероятную пытку, которая только возможна.
Подобравшись к соседней комнате, он очень тихо и осторожно приоткрыл двери…
И тут же увидел их — и вживую, и в отражении зеркала.
Огненно-рыжие волосы брата, рассыпавшиеся по постели и частично свешивавшиеся с неё, полностью закрывали лицо и верхнюю часть тела Иннин, и Хайнэ видел только обнажённую ногу, согнутую в колене.