Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

Ну и Хатори, разумеется. Хатори он видел целиком — вплоть до самых откровенных деталей, которые и раньше было невыносимо видеть.

Хайнэ затрясло.

«Ты… ублюдок, — подумал он с такой невероятной злобой, что если бы мыслью можно было убить, то от Хатори не осталось бы уже и пепла. — Я… я тебя ненавижу».

Это было даже хуже, чем тогда, когда Хатори вернулся после свидания с Марик. Тогда Хайнэ извёл себя, воображая эти сцены, но теперь он видел их вживую — и это было много, много хуже. И неважно, что вместо Марик была Иннин…

В тот момент это было совершенно неважно.

«Я убью тебя, — думал Хайнэ, сжимая руку в кулак так, как будто бы в ней был нож, который он собирался вонзить в обнажённую спину брата. — Я сейчас тебя убью».

Но никакого кинжала у него не было, и никого он не убил.

Когда Хатори глухо застонал и прекратил двигаться, Хайнэ очень осторожно прикрыл двери и вернулся к себе,  всё так же на цыпочках, но на этот раз боль в коленях была несравнима с той болью, от которой изнывала, казалось, каждая клеточка тела — каждая жила, в которых сейчас, несомненно, текла не кровь, а чистейший смертоубийственный яд.

— Не прощу, — шёпотом повторял Хайнэ, стиснув зубы и прожигая горевшим от бешенства взглядом стену. — Не прощу, не прощу, не прощу, непрощунепрощунепрощуенепрощуникогда.

В какой-то момент это безумие всё же отступило, и в голове промелькнула первая осознанная мысль: не прощу — за что?

Но Хайнэ тут же нашёл ответ.

«Они мне лгали, — подумал он, вцепившись рукой в столешницу. — Лгали оба! Он утверждал, что постель его не интересует, и она — тоже. Оба в глаза говорили мне одно и то же, и оба солгали!»

«Ты же знаешь, мне это не интересно, я вообще предпочёл бы оставаться девственником до конца жизни».

«Я тоже никому никогда не смогу дать ни удовольствия, ни детей. Мы так похожи, Хайнэ, у нас с тобой одинаковый путь».

— Ложь, — прошипел Хайнэ с яростью. — Ложь, ложь, ложь! Не прощу!

Ему захотелось истерически смеяться.

Жалкий урод, калека, а он-то и впрямь поверил сестре, посчитал, что они единственные такие в мире.

Невинность, чистота…

«Почему я не убил себя тогда, — подумал Хайнэ, впиваясь ногтями себе в ладони и царапая предплечья. — Почему мне помешали?! Ничего, в следующий раз я это сделаю и сделаю так, Хатори, что мой труп до конца жизни будет стоять у тебя перед глазами. Ах, как жаль, что ты не боишься моего уродства, я бы изуродовал себя ещё сильнее, понял?! Или, может, это тоже было ложью, как оказалось ложью всё остальное?»

— Я отомщу вам! — почти закричал Хайнэ в темноту. — Отомщу обоим!

И чуть не заплакал, вдруг осознав, насколько жалок в своём бессильном порыве.

Как он сможет отомстить, кому?

Да им обоим плевать на него… Говорили, что любят, оба, а на деле нашли любовь в объятиях друг друга. И он им не нужен, не нужен по-настоящему ни одному из них. Пообщавшись с ним, чтобы избавиться от укоров совести перед беспомощным калекой, которому на роду написано сочинять жалкие стихи о любви и никогда не узнать её самому, они с чувством гордости и исполненного долга предадутся наслаждению в постели.

Вот что он такое для них обоих.

Поняв это, Хайнэ сполз на пол и зарыдал.

Но в этот момент двери позади него приоткрылись, и слёзы на его щеках моментально высохли.

— Не спишь? — спросил Хатори, заходя в комнату.

— Проснулся от того, что ты двери раскрыл, — ответил Хайнэ, сам поразившись тому, как спокойно прозвучал его голос. — Только светильник не зажигай, у меня глаза болят.

— Ты слишком много читал, — проговорил брат, подходя ближе, и, помолчав, добавил: — Знаешь, Хайнэ…

Голос у него как-то странно дрогнул, и Хайнэ охватил бессознательный испуг, но Хатори больше ничего не сказал.

— А ты где был? — вдруг спросил Хайнэ, устав ждать.

«Дам ему шанс, — промелькнуло у него в голове. — Один-единственный. Если он хотя бы скажет мне правду…»

Но Хатори этим шансом не воспользовался.

— Так, прогуляться в саду выходил, — сказал он.

«А он ещё всегда утверждал, что не любит и не умеет врать», — промелькнуло в голове у Хайнэ, и лицо его вновь исказила злая усмешка, а руки сами собой сжались в кулаки.

— Так что там я знаю? Или не знаю? — спокойно и зло спросил он.

Но Хатори этой злости в его голосе, как ни странно, не заметил.

— Я просто подумал… — Он попятился и уселся на свой матрас, почти что рухнув на него, как пьяный. — Дай мне свои стихотворения почитать, а? Они красивые. Мне сейчас это очень нужно.

Комната поплыла у Хайнэ перед глазами — так силён был наплыв разрывавших его эмоций.

Дорого бы он отдал, чтобы услышать эти слова раньше — полжизни бы отдал, но теперь уже было поздно.

Не выдержав, он обернулся и увидел лицо брата — какое-то задумчивое, отрешённое и, несомненно, печальное.