Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

— Хайнэ, — послышался серьёзный голос Онхонто. — А если бы это я сделал что-нибудь очень подлое? Например, убил ни в чём неповинного человека… в припадке ярости. И не говорите, что я не способен этого сделать, вы не можете этого знать наверняка.

Хайнэ замер.

— Так вот, если бы я сделал нечто такое, не заслуживающее прощения, то вы бы перестали меня любить? Я прошу вас подумать и ответить искренне.

Хайнэ попытался это сделать — предположить такую возможность. Сразу несколько голосов заговорили в его голове: начиная с того, который громче всех кричал, что Онхонто на такое неспособен, и заканчивая тем, который рыдая, признавался: да, да, перестал бы, конечно, перестал бы любить за такое злодеяние…

Но когда все эти голоса, устав, замолчали, Хайнэ понял, что настоящий ответ не  имеет с ними ничего общего, и что этот ответ не нужно искать, потому что он был известен ему и совершенно неподвластен никакому сомнению с самого начала.

— Нет, — очень тихо сказал он и впервые решился поднять на Онхонто глаза. — Нет, конечно, не перестал бы. Даже если бы вы захотели уничтожить весь мир и стали убивать направо и налево. Я бы даже, наверное… сам подал вам меч. Если бы это принесло вам хоть какое-то облегчение.

— В таком случае я обязательно позвать вас, если у меня появиться желание уничтожить мир. — Онхонто говорил серьёзным голосом, но изумрудно-зелёные глаза сияли от сдерживаемого смеха, и Хайнэ, увидевшего этого, затопила волна безграничного счастья.

Он тоже засмеялся и смеялся до тех пор, пока его не застиг новый вопрос.

«Я ведь действительно сделал бы всё это, — вспыхнуло в его голове. — Значит, веру в Милосердного я бы тоже предал ради него?»

Ответ было неумолимым: да, предал бы. Отбросил бы книгу учения, как ненужный мусор, если бы это хоть чем-то помогло Онхонто.

«Так я предатель, — растерянно подумал Хайнэ. — Чего стоит моя вера?..»

Но сейчас эта мысль, как ни странно, не слишком опечалила его — может быть, потому что Онхонто был рядом, а в его присутствии всё остальное переставало иметь значение.

Оставив прежние сомнения, Хайнэ принялся разглядывать его лицо, стараясь удержать в памяти каждую деталь: он стал улыбаться чаще, взгляд его уже не такой печальный, как раньше — какое счастье! Но вокруг глаз появилось несколько едва заметных морщинок…

— Вы поняли, почему я задать такой вопрос? — спросил Онхонто, взяв его за руку.

— Понял, — прошептал Хайнэ, млея от счастья. — А я-то думал, вы начнёте расспрашивать, что это за подлая вещь, которую я совершил, и действительно ли она такова…

— Разве я иметь право? Просто постарайтесь исправить свою ошибку, если это быть ещё возможно.

— Если это быть ещё возможно, — эхом повторил Хайнэ, и счастье его стало медленно рассеиваться. — Обещаю, что постараюсь исправить — и эту, и все остальные ошибки, которые ещё, несомненно, совершу.

Он тяжело вздохнул.

— Теперь идите, — приказал Онхонто, и у Хайнэ в голове промелькнуло, что он мог бы расстроиться, что его выдворяют так быстро, но почему-то почти не расстроен.

В коридоре он застал Ниту и, подойдя ближе, дотронулся до её плеча.

— Знаешь, — сказал он. — Забудь, что я тебе говорил.  Про то, что мечта твоя невозможна, и так далее. Кто знает, как может сложиться жизнь. Ты обязательно должна надеяться на лучшее.

— Мне больно, — выдохнула  сестра, обернувшись.

— Я знаю, — прошептал Хайнэ, обнимая её. — Но это не оттого, что ты не можешь быть его женой. Не знаю уж, почему так получается, но сильную любовь всегда сопровождает сильная боль.  Мне кажется, что это так, даже если любовь счастливая. Тут ничего не поделаешь. Но нам с тобой повезло… повезло любить одного и того же человека, — с трудом проговорил он. — Поэтому мы можем понять друг друга и поддержать.

Так он сказал и посмотрел на окно, из которого они с сестрой оба могли видеть Онхонто, спускавшегося в это время в окружении свиты по лестнице и отправлявшегося в павильон к своей супруге.

Та ждала его, не поднимаясь с постели.

Все последние дни недели она провела так — почти не выходя из спальни, не одеваясь, не причёсываясь. Было объявлено, что Светлейшей Госпоже нездоровится, но на самом деле Таик не чувствовала себя больной — она была в странном состоянии, больше всего похожем на анабиоз.

— Как поживает ваш калека? — спросила она, криво усмехнувшись, когда Онхонто вернулся в её покои.

— Хорошо, Госпожа, — сдержанно ответил тот, не выказывая большого желания говорить на эту тему.

— Если бы вы только пожелали, я бы запретила ему покидать дворец, — проговорила Таик, перевернувшись на бок. — Если бы вы пожелали, я бы что угодно для вас сделала. Но вы ничего не хотите…

— Ну почему же? — мягко возразил Онхонто, садясь рядом с ней на постель. — Я любить те представления, которые вы для меня устраивать, мне нравиться любоваться цветами в вашем саду.

— Сейчас зима.

— Если бы цветы цвели всегда, они бы не радовать весной так сильно.