Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

Таик не без труда переместилась на постели, положив голову ему на колени. Всё это время они спали в одной постели, как брат и сестра, и она не делала попыток добиться от супруга чего-то большего. Взамен тот не оставлял её почти ни на минуту, и разрывавшие её ярость и бешенство постепенно уступали место какой-то отрешённости.

Но вместе со спокойствием пришло равнодушие ко всему вокруг, и порой Таик задумывалась: может быть, она уже стала тем, что представляла собой её мать на протяжении двадцати последних лет жизни?

Итак, всё вернулось на круги своя: Императрица не выходит из своей спальни, Верховная Жрица правит от её имени.

Все попытки что-либо изменить ни к чему не привели…

Только имя Эсер Саньи, стоило произнести его хотя бы мысленно, вызывало в душе слабый трепет.

— Когда я была маленькой, эта женщина была лучшей подругой моей матери, — рассказала однажды Онхонто Таик, и глаза её сузились. — Она уверяла нас обеих в своей любви и преданности, задаривала меня подарками, называла своей любимой девочкой. А потом воспользовалась одними ей ведомыми секретами, чтобы свести мою мать с ума, а меня попыталась убить. Не было и не будет в мире человека, которого я ненавидела бы так же сильно.

— Обмануть доверие ребёнка — это очень большой грех, — согласился Онхонто, печально глядя на засыпанный снегом сад.

— И вы считаете, что такое может быть прощено? — вскинулась Таик. — Вы, такой добрый. Ответьте же мне. Вы полагаете, что правильно оставить подобных людей наслаждаться жизнью и награбленным добром?

Онхонто долго молчал.

— Мстите ей, — наконец, ответил он, и легко вздохнул. — Но без зла в своём сердце.

— Без зла? — переспросила Таик, приподнимаясь на подушках, и лицо её исказила мрачная усмешка. — Когда в моём сердце нет зла, то в нём нет вообще ничего. Вы же видите, какая я сейчас.

— Это неправда, — возразил Онхонто. — Я хорошо помнить те слова, что вы произнесли на корабле. Вы говорили о вашей стране, о том, что мечтаете вернуть ей величие и славу.

— И как это возможно без того, чтобы причинить кому-то зло? — рявкнула Таик, стукнув кулаком по постели. — Для того, чтобы вернуть величие и славу, необходимы деньги. Для того, чтобы пополнить казну, необходимы поборы. Народ стонет и проклинает правительницу, облагающую его новыми налогами. А я в ответ на это должна любить их?!

— Ваша страна — это ваш народ.

— Нет! — вскричала Таик в безумной ярости, вскочив с постели.

— Тогда что же? — Онхонто помолчал. — Если ваша страна — это горы и долины, тогда вы должны точно так же любить государство Сантья, которое располагалось на этих местах прежде.

Таик хлестнула его по лицу.

— Замолчите, — выдавила она. — Вы ещё смеете насмехаться надо мной?! О, я слишком рано посчитала вас образцом всех мыслимых и немыслимых добродетелей. Да вы такой же, как все, и, может, даже хуже всех, потому что пытаетесь казаться другим.

И она едко засмеялась, но Онхонто не обратил на это внимания.

— Я знать, что вам сейчас трудно представить такое даже в мыслях, — сказал он. — Но поверьте в это однажды всем сердцем, и вы увидите, что и для вашего народа тогда всё изменится. Скажите, что ваша страна — это ваш народ, и ваш народ скажет, что его страна — это его Императрица. Это и будет означать возвращение императорской власти её изначальной божественной сути, не так ли?

— Какой бред! — презрительно бросила Таик. — По вашей логике, Императрица может совершенно не разбираться в политике, не обращать внимания на придворные интриги и только любить свой народ, и этого будет достаточно!

— Я не говорить, что достаточно, — возразил Онхонто, но она его не слушала.

— Да знаете ли вы, что в прошлые времена были десятки правительниц, гораздо более злых и жестоких, чем я, и, тем не менее, их почитали за божество?!

— То было в прошлом. Всё изменяться и прежде всего — мировоззрение людей. Оно — как река, которая всегда нести волны вперёд. Вы не можете обратить реку вспять.

— Зато я могу иссушить её воды, оставив на месте реки лишь выжженное солнцем русло, — проговорила Таик, дрожа от злости, и вдруг, опомнившись, усмехнулась. — А хотите, я дам вам всю полноту власти? Правьте страной от моего лица и посмотрим, чего вам удастся добиться.

— Я чужеземец, — возразил Онхонто. — Чужеземец не должен быть правителем. К тому же, я мужчина. Если я добиться чего-то, то это ещё более подорвать ваши многовековые основы.

— Но, может быть, вы привели бы мою страну к процветанию, решили бы все конфликты, принесли бы много добра и блага? — искушала его Таик с какой-то бледной, злой улыбкой. — Разве это не то, ради чего стоит жить?

— Может быть, но в конечном счете это принести больше зла, чем блага. Жизнь коротка. Потом я умру, и всё станет хуже, чем до того, как я прийти.

— Вы просто сами хорошо понимаете, что ничего не сможете сделать со своими принципами любви! — перебила его Таик. — Ваш образ жизни невозможен в этом мире, невозможен.

— Но я ведь как-то жить столько лет, — чуть улыбнулся Онхонто.