— Отец!.. — выкрикнул Хайнэ потрясённо и рухнул на колени без сил и почти без чувств.
Повернувшийся к нему человек был и в самом деле его отцом.
Лицо его искривилось от изумления и от гнева, руки затряслись, как от сильнейшей лихорадки.
— Ты! — заорал Райко Санья в исступлённой ярости. — Ты?! Как ты посмел сюда прийти?! Что ты здесь делаешь?!
Хайнэ широко раскрыл глаза.
Больше всего его потрясло даже не это неприкрытое бешенство обычно безразличного ко всему отца, сколько сходство — совершенно явное сходство его лица с портретом, которое раньше ни разу не пришло ему на ум.
Чудовищное предположение промелькнуло в его голове, от которого сознание его помутилось, как если бы он наглотался воды.
Райко, этот ненавистный, равнодушный к нему отец, и Ранко, отец идеальный, возвышенный, благородный — это
Это было как если бы весь мир рухнул.
— Ты… ты и есть Ранко Санья, так? — прошептал Хайнэ.
— Не смей! — взвился отец, на этот раз уже почти визжа, как животное, которое режут вживую. — Не смей даже произносить его имени! Ты посмел прийти сюда, посмел трогать его вещи, ты зажигал здесь благовония! Это ведь был ты, да?! Да как ты посмел трогать его вещи, осквернить покой умершего, касаться того, чего касался он?!
Он вдруг подскочил к Хайнэ, толкнул его к стене и принялся душить — по-настоящему.
Хайнэ понял одно — нет, он ошибся.
А потом он перестал что-либо соображать, потому что чувствовал одно — ему не хватает воздуха, его пытаются убить.
— Отец, отец, отец, я думал, что он мой отец, поэтому и пришёл сюда! Я слышал, мне говорили, я сопоставил факты… — лепетал он, пытаясь вырваться из железной хватки обезумевшего Райко. — Пожалуйста, отпусти меня, не убивай, в чём я виноват?! Я знаю, что я это просто придумал себе, ну так ведь я писатель, я всё время что-то выдумываю, создаю для себя иллюзии, сладкую ложь, мечтаю! Мне просто так хотелось верить в то, что он — мой отец, вот я и искал его дом, и пришёл сюда, и зажигал поминальные благовония, потому что подумал, что ему могло бы этого хотеться… У него ведь был ребёнок…
Райко вдруг отпустил его.
Хайнэ рухнул на пол, кашляя и извиваясь.
Так прошло долгое время, прежде чем они оба сумели немного прийти в себя.
Едва только у Хайнэ появились какие-то силы, он тут же шарахнулся в угол и весь съёжился там, дрожа от пережитого страха.
Отец его, растрёпанный, покрасневший, с перекошенным лицом, смотрел перед собой потрясённым взглядом, и из его широко раскрытых глаз лились слёзы.
— Он был моим братом, — вдруг выговорил он как будто бы в никуда. — Я любил его больше всех на свете.
— Она?.. — переспросил Хайнэ из своего угла и тут же вжался в стену, когда Райко вскочил на ноги.
— Что ты хочешь от меня?! — закричал тот, глядя на него безумным взглядом. — Я не мог, не мог полюбить… — он вдруг запнулся, и ярость схлынула с его лица, которое впервые за долгое время вновь стало осмысленным. Он подошёл к испуганно дёрнувшемуся Хайнэ ближе и посмотрел на него долго, странно. Может быть, было в этом взгляде что-то от раскаяния и от жалости к дрожащему калеке. — Я не мог полюбить его детей, — закончил Райко каким-то пустым, бесцветным голосом. — Я говорил себе, что мог бы любить, как его продолжение, но я ненавидел. Я ненавидел… вас. Так же, как ненавидел эту проклятую женщину, которая сначала отняла его у меня, а потом убила.
Тут до Хайнэ начал постепенно доходить смысл его слов.
— Я понимаю тебя, — пролепетал он. — Я не осуждаю. Я тоже не могу заставить себя полюбить ребёнка Иннин, хоть она и моя сестра, и
— Иннин. — Лицо Райко вновь дёрнулось. — Она — копия своей матери. Такая же клятвопреступница, такая же лживая дрянь. Всё повторяется один в один, я вижу это, как наяву.
В первое мгновение Хайнэ показалось, что отец сошёл с ума, окончательно и бесповоротно.
Потому что это не могло быть правдой.
— Разве Ранко любил не… — всё-таки попытался он и не смог договорить.
— Любил?! — закричал Райко и злобно рассмеялся. — Ты думаешь, он мог любить этого демона в женском обличье?! Она околдовала его, используя свои приёмы жрицы, это было тёмное колдовство!
— Кто это…
— А ты до сих пор не понял?!