Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ)

После всех криков, от которых, казались, звенели стёкла в окнах, в комнате воцарилась совершенная тишина. Сквозь занавески проскользнули солнечные лучи, осветив пыльную мебель, и это неожиданно наступившее спокойствие внушало такое ощущение, какое может царить после битвы на поле, усеянном мертвецами.

— Ну… — сказал Хайнэ очень тихо, глядя в пол. — Я, кажется, догадываюсь.

Райко разразился тихим, злым смехом.

— Правильно догадываешься. — И всё-таки произнёс: — Верховная Жрица. Даран. Инесс, как её звали тогда.

Хайнэ подтянул колени к груди и, обхватив их руками, бессильно положил на них голову.

— Это… точно? — только и смог выговорить он.

— Посмотри на свою сестру. Если ты не увидишь сходства, в лице, характере и поведении — то ты слепой. Видишь, твои догадки были верны. — Райко внезапно истерически расхохотался. — Писатель. Я тоже хотел быть писателем. Брат хвалил мои стихи.

Он прекратил смеяться так же неожиданно, как начал, и заплакал — горько и беспомощно, вытирая слёзы кулаком.

Хайнэ смотрел на него, и сердце его сжималось от жалости напополам со страхом.

Ему вдруг стало всё понятно — и страшный скандал, который устроил Райко своей жене по поводу кольца, и причина, по которой он согласился ехать в столицу, и больше всего те слова: «Нет, ты не умрёшь вместе с ним. Можешь уверять себя сейчас, что умрёшь, сколько хочешь, но этого не случится».

Хайнэ стянул кольцо со своего пальца и протянул его отцу в дрожащей руке.

— Вот оно, его кольцо. Забери… Оно твоё, оно принадлежит тебе, — робко предложил он.

Но Райко оттолкнул его руку.

— Ну пожалуйста, возьми, — настаивал Хайнэ. — Потому что я не знаю, как ещё помочь, чем утешить…

Райко вскинул голову.

— Утешить меня?! — повторил он с неописуемым выражением. — Да ты смеёшься, что ли? Зачем мне твоё утешение?! Я тебя всегда ненавидел. Ты не мой сын, слышишь? Не мой!

— Я уверен, что он очень сильно любил тебя… — не сдавался Хайнэ.

— Пошёл вон, несчастный, никчёмный калека, жалкий урод! — крикнул Райко. — Или я тебя всё-таки убью.

— Как будто ты мне больно делаешь, — губы у Хайнэ горько искривились. — Ведь себе же. Может, ты мне и не отец, но мы похожи.

С этими словами он поднялся на ноги и, цепляясь за стену, с трудом заковылял вниз.

На первом этаже он увидел розы, которые выпали у него из рук, как только до него донеслись шаги и скрип половиц. Они устилали пол роскошным ярко-алым ковром, прекрасные, умирающие, испачканные в пыли.

«Моя мечта исполнилась, — подумал Хайнэ, глядя на них невидящим взглядом. — Ранко — действительно мой отец. Но какой ценой…»

Он вышел из дома, и вдруг заметил, что второго экипажа рядом с его собственным не было. Значит, отец — Хайнэ не мог отвыкнуть называть Райко в мыслях отцом так же, как не смог отвыкнуть от привычки говорить «Великая Богиня» по любому поводу — пришёл сюда пешком.

«Как же чудовищно несчастен он был, — подумал Хайнэ, рухнув на скамью в экипаже. — Как дико, безмерно, невероятно несчастен… Если бы он сошёл с ума, я бы  понял его».

И то, что он не мог испытать по отношению к своему отцу, пришло теперь, когда он окончательно уверился в том, что этот человек его отцом не был.

***

 День спустя Хайнэ, несколько изменивший свои планы по возвращению домой, вернулся во дворец и попросил аудиенцию у Верховной Жрицы.

Он сразу же получил отказ, однако, не сдаваясь, послал ещё одну просьбу, на этот раз подписав её полным именем — Хайнэ Никкия Энранко Санья — которое использовалось в жизни человека всего лишь три раза в жизни: когда он рождался и нарекался именем, при вступлении в брак, и когда он сам становился родителем.

Хайнэ надеялся, что этого намёка окажется достаточно.

«Возможно, это она давала нам с сестрой имена», — промелькнуло в его голове, когда он старательно выводил все четыре компонента своего имени чуть дрожащей рукой. — Энранко — это ведь производное от Ранко?»

Так оно было или нет, он не знал, однако его провели в огромный просторный холл перед кабинетом Верховной Жрицы и приказали ждать.

 Солнечный свет свободно лился сквозь два ряда окон от потолка до пола, находившихся на противоположных стенах, и Хайнэ бездумно следил взглядом за пылинками, как будто застывшими в снопах яркого света. Ни кружения, ни танца здесь не было — одна только неподвижность, внушавшая мысли о бесконечности, о безвременности.

Наконец, широкие двери напротив Хайнэ медленно распахнулись, и его пригласили войти.

Он, не думая ни о чём, покрепче схватился за свою трость, поднялся на ноги и заковылял, стараясь держать спину по возможности прямо, однако глядя не прямо перед собой, а на мраморный пол в изумрудно-зелёных разводах, по которому ступал.

— У вас, вероятно, были очень веские причины для того, чтобы столь настоятельно требовать моей аудиенции и даже использовать в качестве аргумента ваше полное имя, — донёсся до него откуда-то холодный, чуть утомлённый голос Верховной Жрицы. Даран сделала паузу, а затем прибавила с едва заметной язвительностью в голосе: — Хайнэ Никкия Энранко Санья.

Хайнэ не придумывал заранее, что скажет ей.