Это образ торжествующей справедливости, совершенно изолированный, образует центр композиции. Ниже Христа, на окружности купола, виден апостол Иоанн, буквально распростертый на вершине горы и как бы пораженный ударом молнии. Это уже не вдохновленный только что юноша: это старец с Патмоса, присутствующий при воплощении своего видения. Он полулежит на большой книге, которую держит на своих крыльях черный орел, созерцающий Христа. Над ним три других евангелиста величественно раскинулись на облаках, несомых дуновением ветра. Восемь других апостолов сидят парами на других облаках вокруг свода. Их позы, преисполненные легкости и величия, живости и силы, изображают различные впечатления, испытываемые каждым из них. У Филиппа мрачный вид, а Фаддей, кажется, вопрошает Господа, уже столь далекого от него, почему он вновь не спустится на землю. Старый Петр держит свой ключ и указывает на небо со спокойной уверенностью, тогда как Павел в склоненной позе погружен в себя. Две самые замечательные фигуры – Фома и Иаков Старший. Фома, блестящий молодой человек, прекрасный, как атлет, отклонился назад; он смотрит на Христа в ошеломлении человека, который долго сомневался и наконец видит своими глазами то, что не считал возможным. У Иакова совершенно иное выражение. Мощная голова на геркулесовом торсе, он сидит в углу облака, он опирается на плечо и смотрит вправо перед собой. «Его большие внимательные черные глаза сияют, как раскаленные угли, в глубоких орбитах. Его волосы и борода обрамляют лицо на семитский манер чащей локонов. Это тип еврейского пророка во всей его грубости и величии. В нем скрыт огонь и бешеная ярость, которые видна в темном пламени его очей». Он-то не видит идеала, он видит реальность: кровавые битвы истории, разнузданные страсти, жестокости, совершенные во имя всемилостивого Господа. И его глаза, единственные видящие реальность среди других затерянных в горнем мире, производят трагический эффект. Ибо мысль этого сурового борца колеблется между триумфом справедливости и несправедливости, словно художник хотел нам сказать, что эта уверенность может существовать лишь в нас самих.
На четырех парусах, находящихся ниже, между аркадами, Корреджо изобразил иной тип вдохновения. Мы видим там отцов церкви, записывающих христианскую доктрину под диктовку евангелистов. Художник отметил большую разницу между теми, кто непосредственно созерцает Господа, и теми, кто познает его доктрину лишь через передачу. Первые сияют, так сказать, отблеском его света, черпая из него силу и красоту; сидя в чистом эфире над облаками, они восхищаются этим в вечном величии и не нуждаются в доказательствах, чтобы это понять; они его видят. Другие слушают, что им говорят, они записывают слово в слово с глубоким напряжением ума. Каждый парус содержит одного евангелиста и одного отца церкви. Они трудятся, они учатся с жаром. Ангел поддерживает книгу святого Марка, диктующего святому Иерониму. Прекрасные юноши, лежащие по обе стороны карнизов, давно продолжают свою учебу. В каждой группе есть тонкая психология. Святой Иоанн, прекрасный, как молодой Платон, объясняет троицу блаженному Августину, который с трудом следит за его объяснениями. Но этот прекрасный молодой человек столь искушен в трансцендентных предметах, что поясняет свою метафизику с легким изяществом. Старик считает на пальцах и загибает их по одному, чтобы лучше уяснить сложный аргумент.
Стиль этой фрески очень отличается от стиля картин маслом того же художника. Рисунок четок, позы грандиозны, но всегда естественны. Сравните ансамбль и детали этого труда с «Диспутой» Рафаэля, и вы увидите, что Корреджо превосходит здесь своего соперника глубиной замысла, силой чувства, как и техникой исполнения.
Перейдем от купола Сан Джованни к куполу Пармского собора. Это зрелый труд. Он был осуществлен между 1524 и 1528 гг. Аллегри вложил в него особую заботу, трудясь с утра до вечера, делая все новые наброски и эскизы в карандаше и сангине, обрисовывая самостоятельно контуры групп на сырой штукатурке, которые помещал на расстоянии, чтобы видеть всю игру светотени и все возможные ракурсы.