Прорыв

«…Когда он приземлился, все чайки были в сборе, потому что начинался Совет…

– Джонатан Ливингстон, сказал Старейший, – выйди на середину, ты покрыл себя позором перед лицом своих соплеменников… своим легкомыслием и безответственностью… тем, что попрал достоинство и обычаи Семьи Чаек… Настанет день, Джонатан Ливингстон, когда тыпоймешь, что безответственность не может тебя прокормить. Нам не дано постигнуть смысл жизни, ибо он непостижим, нам известно только одно: мы брошены в этот мир, чтобы есть и оставаться в живых до тех пор, пока у нас хватает сил.

Чайки никогда не возражают Совету Стаи, но голос Джонатана нарушил тишину:

– Безответственность? Собратья! – воскликнул он. – Кто более ответственен, чем чайка, котораяоткрывает, в чем значение, в чем высший смысл жизни, и никогда не забывает об этом? Тысячу лет мы рыщем в поисках рыбьих голов, но сейчас понятно, наконец, зачем мы живем: чтобы познавать, открывать новое, быть свободными! Дайте мне возможность, позвольте мне показать вам, чему я научился…

Стая будто окаменела.

– Ты нам больше не брат, – хором нараспев проговорили чайки,величественно все разом закрыли уши и повернулись к нему спинами».

Ричард Бах. «Чайка по имени Джонатан Ливингстон».

1

«Продолжается! Жизнь – продолжается. О, моя божественная креолка, ты подарила мне столь многое, и теперь ты со мною всегда. Что мне вчерашние неудачи, разочарования на птичьем дворе, если стоило только сесть за стол, взять в руки тетрадь, шариковую ручку – и мы вновь оказались с тобой – все с самого начала вернулось, и возникшее в памяти оказалось ничуть не хуже прошедшего, аможет быть даже лучше, потому что нет уже тех досадных прозаических мелочей, которые так докучают нам в реальной жизни. Мы вновь с тобой, сладостная моя индианка, и, что бы ни случилось, будем всегда…

Вот наша первая встреча – какие благие силы привели тебя ко мне в келью с Василием? – вот ты сидишь на моей кровати, напротив, и лицо твое подвижно и живо, а глаза посылают молнии, и еще нет в лице твоем того свечения счастья, которое разгорелось потом, но оно уже зреет, и я чувствую, как и во мне вопреки сознательной воле растет волнение, брезжит ожидание и естественная тревога, твои руки неспокойны, ты вся неспокойна, и мои шутки и твой смех окрашены странной серьезностью…

Потом тебя нет долго, несколько дней, но связь уже налажена, я чувствую, что ты где-то недалеко, и подозреваю, что ты чувствуешь то же, и дурашливо-блаженное лицо Василия после встреч с тобой не может меня обмануть.

– Когда она уезжает? – спрашиваю у него.