Прорываясь к сути страдания

Симптомы эклессиологического монофизитства ярче всего проявились в деятельности общины о.Г.Кочеткова. Здесь культивировалась (sic! — культизм) атмосфера, в которой подчеркивалась исключительность устроения их приходской жизни. Это вполне коррелирует с тем, что называется «духовным элитизмом», что особенно видно из директивного различения между «полными» и «неполными» христианами с запретом на причащение последних, то есть крещеных, но не прошедших специфическое «оглашение», принятое в общине. Насколько далеко заходила претензия на уникальность и всеобъемлющесть собственного опыта (при несомненном похвальном неравнодушии) видно из материалов, издаваемых «Преображенским братством». В своем интервью о. Георгий говорит — «Действительно, нас часто не понимают. Я думаю, что это будет долго, пока не появятся другие, такие же как мы». («Православная община» N.31, стр.79). Отстаивая необходимость догматического нововведения — «Таинства Слова — оглашения», последователи о.Г.Кочеткова прямо последуют второму принципу тоталитарного культизма — «постепенному приоткрыванию тайного учения посвященным». Это прослеживается, например в таких рекомендациях — «Оглашаемым мы не можем все рассказать про священника, про „царственное священство“ народа Божия. (…) То, что я вам рассказал, рассказывать оглашаемым первого этапа не надо. Для них это будет смущением». И далее совсем невообразимое — запрещение молитвы Господней! «Оглашаемые первого этапа молитву „Отче наш“ не читают, на первом этапе это рановато… Не ранее середины второго этапа.» («Приход в Православии» Сборник материалов встречи Преображенского братства). Итак, закрытость, выражающаяся настойчивым требованием «фиксированного членства» в приходе, крайне авторитарная система оглашения, претендующая на всеобъемлющесть опыта (Из того же интервью — «Огромное большинство современных крещений в православной церкви как бы „клинические“, непременно требующие восполнения»/«Православная община» N.31, стр.67/), специальные психологические манипуляции типа «пустыни», когда с человеком, для того, чтобы он «оценил любовь» перестают на какое-то время встречаться участники общины — все эти особенности, столь присущие псевдо-религиозным культам закономерно привели к печальному событию — отторжению общины от полноты Церкви.

На другом полюсе расстройств церковного сознания представлены симптомы «экклесиологического несторианства», которые проявляются смещением и смешением главного и второстепенного, временного и вечного. При всем уважении к патриотическому чувству, следует заметить что одержимые данной страстью наделяют Православие лишь инструментальной функцией, второстепенной относительно национальной идеи. В недавнем выпуске газеты «Завтра» примечателен диалог с секретарем обкома КПРФ, который говорит интервьюеру — «Да, я русский, но убежденный неверующий. Так уж сложилась судьба и я себя не ломаю. Хотя я крестился. Произошло это летом в моем избирательном округе. Познакомился с отцом Александром, беседовали, а потом внутри родилось у меня: я должен пройти еще обряд посвящения русского. И стал крещеным». Вместо закономерного возмущения откровенным нарушением канонов — крещении исповедающего безбожие, беседующий умиляется и философически неопределенно замечает в ответ — «Ваша история с крещением — поразительный факт. По всем нам прошлись эти страшные косилки истории, срезавшие маковки с наших советских башен и куполов». («Завтра», N.12 (227), «Русский путник»). Тут не знаешь чему более изумляться — крестившемуся из политической конъюнктуры атеисту, отцу ли Александру, допустившему «обряд посвящения русского» или комментариям А. Проханова с его «срезанной советсткой башней». Сюда же правомерно отнести явные или имплицитные убеждения некоторых членов Церкви — «Православный обязан быть монархистом.» Вряд ли этот лозунг поддержали бы мученики первых трех веков Христианства.

Культизм в Православии, наряду с означенными «болезнями» проявляется также стремлением к поискам врагов. Когда, соблюдая установленный минимум церковных правил, человек успокаивается относительно собственной духовной участи, перестает считать себя «рабом неключимым», слагает дар ответственной свободы, то причину нестроений вокруг и внутри себя начинает объснять он целенаправленными происками «жидомасонов, экуменистов, сатанистов и колдунов». Тогда стремление выявить недоброжелателей становится преобладающей активностью. Возможность провокаций щекочет нервы и несчастный человек начинает ощущать себя на острие эсхатологической борьбы. Чтож, и ненависть бывает сладкой и жертвовать собой в угаре мщения порою легче чем нести повседневный подвиг любви. Когда в воспаленном воображении сужается возможность восприятия реальности, эмоциональный напор становится максимально интенсивным (вспомним эффект «бутылочного горлышка») и ревность по Богу оборачивается обыкновенной агрессией в адрес тех, «кто не с нами».