Просчёт финикийцев

Она подошла к парапету.

— Это хороший компьютер, Карла, его можно отформатировать и...

Она молча взяла ноут у меня из рук и бросила в мутную воду. Бессмысленность проделанной работы с тихим всплеском ушла на дно, а поверх нее проплыл речной трамвай с толпой туристов на палубе.

Самир приветливо улыбнулся, сверкнув двумя золотыми зубами и одним платиновым, вышел из-за стойки и поцеловал Карле руку. Как и в прошлый раз, мы оказались единственными его клиентами. Заведение было так ловко спрятано среди похожего на восточный базар скопления вывесок, мелких лавок, мастерских и закусочных к северу от бульвара Клиши, что найти его, не зная точного адреса, казалось невозможным.

Мы заняли один из трех столов, застеленных чистой газетной бумагой, с трудом втиснутых в комнату с потолочным вентилятором, засиженным мухами телевизором и плакатом на стене. Хозяин принес пепельницу и лимонад в пластиковой бутылке за счет заведения, а потом скрылся на кухне, отделенной бамбуковой занавеской. Пока мы сидели, принюхиваясь к запаху жареного мяса, я рассмотрел плакат. Там был изображен флаг Ливана с кедровым деревом на белом фоне и плачущая женщина, воздевшая руки к небу. Поперек груди женщины шла угрожающая надпись арабской вязью, из которой я разобрал только восклицательный знак.

— Не нравится мне это, — сказала Карла.

— Что именно?

— Самир. Он сегодня какой-то не такой.

— Ну, может, ему вечером косяк левый попался, вот он и...

Дверь открылась, и с улицы зашли двое. Неприметный парень атлетического сложения в джинсах и черной футболке, а за ним лысеющий мужик лет пятидесяти, в мятом пиджаке в клетку и с огромным пузом, нависшим над ремнем брюк. Они могли бы сойти за двух туристов, желающих недорого пообедать, если бы парень не держал наготове дробовик, взведенный и снятый с предохранителя.

Карла медленно достала пистолет, держа его двумя пальцами за приклад, наклонилась, положила на пол и оттолкнула ногой. Я продолжал сидеть с пластиковым стаканом в руке, и старался не представлять себе, как неэстетично будут выглядеть ошметки моих мозгов поверх плаката с ливанским флагом, если этот придурок выстрелит. Хотелось одновременно допить лимонад, чихнуть и пописать. И сказать какую-нибудь глупость. И оказаться подальше отсюда. Под потолком летала муха, издавая гулкое заунывное жужжание.

Грузный мужик запер входную дверь на щеколду, повернул обратной стороной табличку «открыто» и покрутил жалюзи. Как у всех толстяков, руки у него были пухлые и неуклюжие, а походка напоминала клоунский номер на потеху публике. Он отодвинул стул и с облегчением плюхнулся на него своей рыхлой задницей, а парень с дробовиком остановился по другую сторону стола.

Толстяк что-то сказал, Карла ответила. Он сказал что-то еще, она ответила снова. Он с усилием поднялся со стула, подошел и влепил ей пощечину, от которой даже взрослый мужик улетел бы в другой конец комнаты. Карла вытерла рукой кровь с разбитой губы и обозвала его одним из выученных мной французских ругательств.

— Ээ, а можно в туалет? — спросил я.

Мужик посмотрел на меня, словно только сейчас заметил, и произнес, сильно коверкая слова:

— Ты ломать мой банк, брать деньги и компьютер?

Так вот в чем дело.

— Я.

— Винс говорить, это невозможно.

— Для идиотов — невозможно, — сказала Карла.

Мужик ударил ее еще раз, теперь она не стала обзываться.

— Нельзя обижать Большой Жозе, — сказал мужик многозначительно, — кто обижать большой Жозе, тот умереть молодой и здоровый. Винс очень больной, — он показал на свой нос, — врач, лекарство, расходы. Люди говорят, Большой Жозе кинули. Нехорошо.

Сделав несколько кругов вокруг вентилятора, муха приземлилась на ствол дробовика, поразмыслила пару секунд и переместилась на горлышко бутылки с лимонадом. Я хотел отогнать ее, но вспомнил, что лучше не делать резких движений.

— Я верну ваши деньги, — сказал я.

— Пять тысячи евро, новый компьютер.

— Но мы взяли только три тысячи!

— Проценты. Авторитет. Люди говорить Большой Жозе лох.

— Хорошо, — сказал я.

— Одна неделя. Потом проценты больше.

Муха, из нас всех облюбовавшая только парня с дробовиком, наконец села ему на нос. Он передернул плечами и резко потряс головой. Едва я собрался возразить, что накрутка за моральный ущерб бессовестно завышена, Карла воспользовалась моментом. Она двинула телохранителя Большого Жозе ногой под колено, ударом руки направила ствол в сторону. Когда парень повалился на пол, Карла завладела дробовиком и добила свою жертву прикладом в шею. Все это заняло долю секунды.

Увлеченный красотой ее движений и скоростью реакции, я не заметил, как в руках толстяка появился короткоствольный автомат, направленный мне в ухо. Это все так же грозило попаданием моих мозгов на плакат, но с меньшим радиусом рассеивания. Слабое утешение.

— Женщина быть хороший жена и рожать дети, — сказал Жозе, — женщина драться — нонсенс.

— Сам ты нонсенс! — ответила Карла тяжело дыша, и бросила дробовик в сторону.

— Уходи, — сказал он, — одна неделя. Потом процент расти, а Жозе — серчать.

Повторного предложения мы не ждали.