Просчёт финикийцев

В номере Карла умылась холодной водой и некоторое время осматривала в зеркале свою распухшую нижнюю губу. Я уже знал, что в зеркало она смотрится редко, и не понимал, почему. Будь я женщиной с такой внешностью, не отходил бы от зеркал и витрин. И вообще, с такой фигурой, я ходил бы голым.

— Тебе было очень больно?

— Ерунда, — сказала она, — время все вылечит. Зря ты пообещал вернуть ему деньги. Где ты их возьмешь?

— Придумаю что-нибудь.

Закатные лучи мягко сползали по жестяным крышам, приглаживали листья плюща на стенах старинных домов. Город затих, готовясь к новой ночи огней, забытья и разврата. А мы просто сидели на нагретом за день кафельном полу балкона и смотрели вниз на улицу сквозь резную чугунную решетку.

— Кажись, для Самира мы больше не клиенты ви-ай-пи, — сказал я.

— Вот ублюдок, — ответила Карла, — спалила бы к чертям его рыгаловку, только вот легче от этого не станет. Месть — бесполезное занятие.

Она посмотрела на свои руки. Костяшки пальцев правой были разбиты в кровь.

— Все еще не могу поверить, что ты добровольно в это ввязался.

— Он ударил тебя по лицу. Я должен был его остановить.

— Представляешь, что будет, если через неделю ты их не принесешь? Он станет бить уже тебя, и не только по лицу. А тебя, похоже, никогда не били.

— Ну почему, вот в седьмом классе был у нас один пацан...

— Энди Розенталь, ты безмозглый придурок! Это все, что у меня есть сказать.

— Сочту за комплимент.

Мы помолчали некоторое время, наблюдая как меркнут солнечные блики, как зажигаются фонари и нарастает гул голосов в барах и ресторанах на площади за углом.

— На кой тебе защищать меня? — спросила Карла, — тебя он трогать не собирался.

— Да что такое пять тысяч евро, мелочь, по сути! Ради тебя я готов украсть куда больше. Если попросишь, я вообще все на свете сделаю, даже невозможное.

Она покачала головой, снова посмотрела на свои руки.

— Зря ты в меня влюбился, парень. Я для этого не гожусь.

В тот вечер она не стала пристегивать меня к батарее.

Я проснулся в полете, на полдороге от вершины скалистого утеса к белым бурунам волн. В комнате было темно и тихо, а запахи сигарет и кокосового шампуня больше не скрадывали отчужденную пустоту. Мне не нужно было поворачивать голову, чтобы убедиться, что Карлы нет.

Я лежал и смотрел в потолок, а она уходила. Стук ее каблучков по стылому утреннему асфальту отдавался эхом от фасадов каменных особняков. Черные жесткие локоны подпрыгивали на плечах в такт шагам. Пистолет покоился в кобуре под левой грудью, пригретый ее теплом.

Она уходила так же необратимо, как растворяются во времени упущенные возможности, как исчезает все случайное и прекрасное, оставляя в душе гулкую приторную пустоту. Слишком сильная, чтобы жаловаться, слишком гордая, чтобы просить.

Если бы я только мог взломать эту хрупкую, уязвимую базу данных, которая называется человеческой памятью, и удалить оттуда зло, посеянное всеми, кто был с ней до меня. А вместо варварских попыток загубить недоступное совершенство, я заполнил бы таблицы до краев своей горькой, невостребованной любовью, отвергнутым теплом и обманутым доверием, восстановил бы из горстки нулей и единиц то, к чему никто другой не был вправе прикасаться. Я сделал бы все, чтобы она меня полюбила.

Глава 14

Поднявшись с дивана, я бесцельно побродил по комнате. Вышел на балкон. Утро было слишком промозглым для начала лета. Вернувшись в номер, заметил, что из-под моей подушки что-то торчит. Тонкая пачка банкнот и два паспорта — настоящий и поддельный. Я ей больше не нужен, она отпустила меня навсегда, снабдив деньгами на обратный билет.

Зазвонил телефон, я на автомате снял трубку.

— Большой Жозе ждать неделя и найти тебя на другой конец света!

Очень хотелось послать его лесом, но я промолчал. Сунул деньги и паспорта в карман джинсов, валявшихся на полу, перебрался на кровать и припал щекой к подушке, все еще хранившей ее запах.

Часов в десять я снова открыл глаза. Солнечный свет из-под золотистой портьеры делал комнату чуть более жизнерадостной, но не мог улучшить моего настроения. Он всего лишь мягко очерчивал ворох простыней, мои незагорелые ноги, деревянные балки на потолке, узорчатый ковер и картину с грудастыми девицами в старинных платьях над допотопным телевизором. А также ладный серый костюм и невыразительную физиономию мужика, сидевшего в кресле.

Я заметил его, лишь когда вылез из-под одеяла с намерением отлить. Нет, ну если кому-то нравится наблюдать, как я разгуливаю по номеру в несвежей футболке и трусах с изображением Губки Боба, которые маменька когда-то купила по скидке, то пусть ему будет на здоровье. При Карле я бы постеснялся, а сейчас — плевать.

Я молча заперся в ванной. Почистил зубы, принял душ, высушил волосы и минут десять рассматривал в зеркале свое лицо. Занятно, что в семье у нас никогда не было рыжих, и волосы у меня невзрачного оттенка, а вот щетина на подбородке огненная, как парик Рональда Макдональда. Воистину, необъяснимая загадка природы.