Просчёт финикийцев

Луис всегда был рядом. После смерти родителей в самом начале войны, когда пришлось бежать из деревни в город. После похорон двоюродной тетки, от которой осталась эта квартира. Во время обстрелов, перебоев с водой и электричеством, когда не хватало денег и еды, когда ледяные зимние ветры дули из щелей и пробоин, выметая из комнат последнее тепло, а из души — надежду на сносное будущее.

Он никогда не осуждал Мариам, не обвинял и не злился. Был единственным человеком, кого ей когда-либо хотелось обнимать, и эти объятия были воплощением душевного тепла, чистой любви и сладкого утешения. К брату можно было прижиматься всем телом, без опаски, без намека на похоть и стыд. В его тощую смуглую шею с острым кадыком и трогательной родинкой на правой ключице было так упоительно уткнуться носом, чтобы вдохнуть запах пота, сигарет и знакомого с детства одеколона.

Она любила жаловаться на всякую ерунду, которой Луис долго и шумно возмущался, сыпал проклятиями, грозил рассчитаться с обидчиками и восстановить справедливость. Он понимал с полуслова ее надуманные девчачьи невзгоды, умел хранить секреты и выполнять обещания. Он единственный знал точно, как она относится к Ауаду Мансури, пусть и не мог защитить ее от навязчивого внимания друга. Но Мариам признавала, что брат всего лишь человек, к тому же оболтус, и не может чудесным образом решить все ее проблемы.

— Можно, я включу радио? — спросила она американца.

— Включи, но не на полную громкость. И больше никаких ножей!

Она принесла из спальни приемник. Как назло по всем каналам гнали рекламу и невеселые новости.

— С чего ты взял, что Ауад не погиб? — спросила она, — мой брат был там и сам всё видел.

— Твой брат лгун и трепло. А тебе лучше не знать лишнего.

После новостей обычно передавали ностальгические песни прошлых лет, такие несуразные на фоне захватившего обозримую Вселенную угарного диско. Темную полупустую квартиру наполнили присыпанные пудрой времени голоса французских и итальянских певцов, живших в благополучии, либо умерших в спокойствии и уюте. Тем людям, чье солнце светило в мирные пятидесятые и шестидесятые, вряд ли приходилось сидеть в собственной гостиной под прицелом незнакомца в ожидании парня, чья смерть еще недавно вызывала ликование.

«Посмотри, какая луна», — пел Марино Марини, — «Посмотри какое море!»

На лестнице послышались тяжелые шаги и вскоре в дверь постучали. Американец затаился в спальне.

— Кто это? — крикнула Мариам.

— Свои, открой, — ответил Ауад.

Узнав его голос, она вздрогнула, но не удивилась.

— Луиса нет, уходи!

Высунувшись в коридор американец жестом приказал ей открыть.

— Я пришел за тобой, — сказал Ауад, — Если не откроешь, выломаю дверь.

Она подумала о соседях и повернула ключ в замке.

Ауад держал наготове автомат. Мариам слышала его дыхание, сбившееся после подъема на шестой этаж, чувствовала устрашающе громкое и частое биение его сердца. Он был жив. Он вернулся, как проклятие, доставшееся ей от неблагополучных предков.

Сама не понимая зачем, она сделала знак рукой, указывая на двери спальни. Ей не хотелось подыгрывать, но все же из двух мужчин она предпочла Ауада. Он был знакомым, хоть и ненавистным. Он был своим.

Ауад оттолкнул ее в сторону и выпустил длинную очередь из автомата, вспарывая обманчивую тишину. Мариам забилась в угол и заткнула уши, словно это могло ее спасти. Сменив на ходу магазин, Ауад в два шага одолел коридор. После второй очереди снова стало тихо.

Соседи не придут. На звуки стрельбы никто никогда не приходит. Только утром, когда станет светло и безопасно, они появятся под дверью с деланным сочувствием, слетятся на запах чужой беды.

— Все кончено, — сказал Ауад, выходя в гостиную.

— Ты убил человека!

Он щелкнул затвором, поставил калаш на предохранитель и перекинул за спину.

— Этот тип охотился за мной. Или он, или я. Вставай, пора уходить.

— Откуда он знал, что ты придешь?

— Долгая история. Они всегда всё знают.

Ауад протянул ей руку и рывком поднял на ноги, а потом с силой прижал к стене. Он был зол, полон адреналина и чего-то еще, что делало его неуязвимым. Его тело казалось отлитым из тяжелого металла. Его взгляд не допускал пощады, давил на корню все надежды на здравый смысл и милосердие. Мариам знала, что он всегда ее хотел. И что никто не придет на помощь, не станет свидетелем, не пожертвует собой ради такой призрачной ценности, как ее доброе имя.

— У меня есть деньги, — сказал Ауад хрипло, дыша ей в лицо, — я договорюсь с капитаном одного из иностранных кораблей в порту, он вывезет нас в Европу. Тебе не придется выходить замуж за богатого импотента, чтобы сбежать от войны. Ты будешь со мной.

— Я не хочу, — сказала Мариам.

— Заткнись и слушай. У меня есть древняя монета, цена которой — свобода всего человечества. Если я найду человека, который сможет прочесть выбитое на ней заклинание, я стану бессмертным. И знаешь что? Ты — тоже.

Он с силой просунул колено меж ее ног. Радиоприемник на столе распевал голосом Тома Джонса о зеленой лужайке и возвращении домой.