Прощай, творение

Окно во всю стену заливает кабинет светом, открывая вид на полуденный Берлин. Гуннар сидит за столом и одним пальцем набирает что-то на компьютере, медленно и неуверенно. В свободной руке он сжимает телефон, держа его чуть дальше от уха, чем следует. Гуннару почти тысяча лет и ему тяжело дается примирение с миром, каким он стал.

- Я готовлю списки, - говорит он. - Проведи чистку в Чехии, это все, что требуется от тебя.

На взгляд Франца, единственным, что когда-либо вызывало у Гуннара должную эмоциональную реакцию, было тщательное составление списков. Списки в Управлении требовались всюду, начиная от очереди на обед и получения черепов животных для проведения Ритуалов Общего Круга в нерабочее время и закачивая ловлей внутренних врагов и методами приемлемого ведения допросов.

- Я внесу тебя в список недовольных, - говорит Гуннар, и Франц не сразу замечает, что он говорит это вслух.

Франц досадливо шипит, а Гуннар, хмыкнув, делает пригласительный жест, ровно такой же, какой сделал при их первой встрече. Франц садится на стул перед ним и видит перед собой три фотографии.

На одной из них мужчина балканского типа, не слишком красивый, скорее обаятельный, у него широкая зубастая улыбка. На другой девочка-подросток, неуловимо похожая, будто сестра, на мужчину с предыдущей фотографии, у нее длинные, тяжелые темные косы, смуглая кожа и смешливое выражение лица, на фотографии она вскидывает бровь, строя игривую гримасу. На третьем фото Франц видит тощую, симпатичную девушку, бледную блондинку, по-славянски большеглазую и милую, с отсутствующей улыбкой. Фотографии, судя по всему, сделаны в тюрьме при задержании около двадцати лет назад.

- Кто это? - спрашивает Франц.

Голос Гуннара в его голове отвечает:

- Раду, мой брат, я о нем рассказывал, а так же две его ученицы, Габриэлла, мастер иллюзий и Кристания, убийца. В данный момент они находятся в Европе, если быть точнее - в Будапеште. Если быть еще точнее - в Третьем районе Будапешта. Возможно, в ближайшее время мы свяжемся с моими родственниками. Раду вернулся из своего путешествия. Он ближе всего к нам и наименее осторожен. Он в нашей зоне влияния, в отличие от моих сестер. Хотя я предпочел бы связаться с Айслинн или Ливией.

Все это Франц слышит, но проходит меньше секунды прежде, чем вслух Гуннар говорит:

- Нужно установить местонахождение объектов. Потенциально они могут быть опасны, актуально никаких действий предпринимать не следует.

Гуннар убирает фотографии в стол и закрывает ящик на ключ. Сила и властность, которые исходят от Гуннара, заставляют Франца сидеть смирно, даже не шевелясь.

- Я предлагаю тебе прогуляться.

- Но у меня перерыв... - начинает было Франц, который хотел потратить свой законный час на обед.

- Значит, для тебя самое время подышать воздухом.

***

Франц был совершенно уверен, что не запомнил адреса, взглянув на записку, оставленную ему Гуннаром. Кашель не давал ему работать, оттого он вернулся домой, в свою меблированную комнату, порадовавшись, что Эрих еще не пришел. Наверное, приглашает девиц на танцы в этот самый момент.

Франц лег на кровать, представляя пляшущих девушек в цветастых, похожих на испанские, платьях. Постепенно он падал в болезненный, температурный сон. Появилось ощущение полета, которое бывает иногда в дреме, и Франц почувствовал легкость, подумал, что умереть во сне и хорошо и страшно. Хорошо, потому что можно ничего не почувствовать, а страшно, потому что нельзя заметить, когда удушье проникнет в сон, превратив его в кошмар, и все закончится.

Впрочем, наверное, подумал Франц, он-то точно будет знать, когда все начнется. Франц рассуждал об этом спокойно, в дремотном безразличии проигрывая варианты собственной смерти, пока из ощущения полета его не вырвала вспышка под веками. Он увидел будто огнем написанный адрес.

Франц резко открыл глаза, вздрогнул, сел на кровати.

Мене, мене, текел, упарсин, бабушка непременно вспомнила бы эту библейскую историю, будь она жива.

Франц прошел в ванную, чтобы умыться. Холодная вода отрезвила его, но как только он снова закрыл глаза, адрес опять загорелся в темноте под его веками.

Наверное, это горячка, подумал Франц. Его глаза запечатлели надпись, оттого, что он был весьма взволнован в тот момент. Франц и не запомнил этой надписи, но его подсознание, как сказал бы Эрих, воспроизводило ее в температурном бреду.

Франц нетвердой походкой вышел из ванной. В груди горело огнем, больше всего хотелось свернуться калачиком и лежать, пережидая приступ, но Франц и не заметил, как начал натягивать пальто. Только застегнувшись, он понял, что делает, но прежде чем сумел себя остановить, потянулся за ключами.

Франц не мог понять, что заставляет его выйти из квартиры, но и сопротивляться не мог. Может быть, у него туберкулезный менингит? Может быть, он сошел с ума от горя и страха?

Горло обжег холодный еще, весенний воздух. Франц с новой силой почувствовал жар, его стало знобить. Он шел, не понимая, куда идет и зачем. Вечерняя Вена была залита красками, зрение стало температурно-ярким, мучительным и четким.