Читаем Прощай XX век (Память сердца) полностью

Так вольготно, как у Светланы на кухне, я чувствовала себя только еще в одной семье — у Майи и Володи Квятковских. Красивая, темпераментная и талантливая Майя уже тогда была тонким переводчиком произведений испанских поэтов семнадцатого века и лирики португальского поэта шестнадцатого века, Луиса де Камоэнса, а милый, добродушнейший и умнейший Володя был кандидатом наук, доцентом и преподавателем английского языка. С ними я познакомилась тоже благодаря Тамаре. Сколько чудесных вечеров мы провели, распивая чаи, приготовленные большим специалистом в этом деле, Володей Квятковским. Наши друзья жили тогда в коммунальной квартире старого дома на Петроградской стороне, и мы часто навещали их. Навсегда влюбленные в Ленинград, весенними и летними вечерами мы вместе бродили по его историческим улицам, где каждое здание, каждый камень — это Пушкин и Достоевский, русские государи, благороднейшие дворянские семьи, лучшие умы и таланты России старой и новой. Тем и хорош Санкт-Петербург-Ленинград, что все, о чем здесь говорится, никуда не ушло, как не уходит нигде, а живет в генетической памяти города и его населения, при условии, конечно, что старинные постройки никто не рушит и не уродует. До сих пор Питеру удавалось сохранить свое прекрасное лицо. Даст Бог, так будет и дальше.

Тамара в очередной раз помогла мне в поисках самой себя. Она отвела меня в Дом писателя имени Маяковского, прописанный в старинном особняке на улице Воинова, 18, в секцию художественного перевода ЛО Союза писателей РСФСР. Это был уютный, красивый дом, с целым рядом роскошных гостиных: белой, красной и «мавританской» деревянной, отделанной дорогими породами дерева, со старинной, дореволюционной мебелью, коврами и люстрами. Белая гостиная, самая большая, с гипсовыми барельефами, лепниной и медальонами на потолке, служила актовым залом, здесь проходили знаменитые альманахи новых переводов, которые назывались «Впервые на русском языке». Красная гостиная и деревянная гостиная были сравнительно маленькими и уютными. В них проходили заседания переводческих секций и совещания руководства Союза. Просто находиться в этом доме доставляло истинное наслаждение, вся окружающая обстановка, собиравшиеся там люди, располагали к творчеству и творческому общению. Семинар вела Эльга Львовна Линецкая, старейший мастер ленинградской переводческой школы. Широкий круг читателей помнит ее имя по переводу книги Джерома К. Джерома «Трое в лодке, не считая, собаки», сделанному совместно с Марком Донским, а также по непревзойденным переводам Поля Верлена. Она приняла нас с Тамарой в ряды, опекаемых ею, молодых переводчиков с радушием и любовью, и с первых дней нашего знакомства называла нас «золотым фондом» своего кружка. Стоит объяснить почему. В беседе со всем кружком она обнаружила, что «Библию» до встречи с ней читали только мы с Тамарой. Для переводчиков это было непростительным упущением, поскольку вся западная литература так или иначе связана с «Библией», сюжетами, названиями книг, эпиграфами, именами или стилистическими приемами. Тамара, естественно, сразу понравилась Эльге Львовне, своими прекрасными стихотворными переводами из Т. С. Элиота. Мне же страшно льстило, что Эльга Львовна и во мне увидела переводчика прозы одного из сложнейших американских писателей, Томаса Вулфа. Весь 1972 год я исправно переводила его рассказы, но дальше так и не пошла, потому что нужно было заниматься диссертацией. Однако, часы, проведенные с Эльгой Львовной и ее кружком, незабываемы. Как она умела подбодрить начинающего переводчика и как была строга и принципиальна в отношении уже сложившихся художников слова! Сколько нового и нужного для себя я почерпнула на ее занятиях!

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное