Прощальные слова

Пандемия тифа в лагере приобрела массовый характер, и всех заключенных поголовно обрили. В нашем бараке паразиты еще не завелись, потому что симптомов на тот момент ни у кого не наблюдалось. По возможности я держалась на расстоянии, когда рядом оказывался зараженный вшами человек, зная, что паразиты легко путешествуют с одного тела на другое, но никакой реальной защиты у меня не было. Тиф быстро распространялся по лагерю, из-за чего все больше заключенных умирали в ожидании медицинской помощи, хотя ее не было, и, по крайней мере, нам она не полагалась. Выявить зараженных становилось все легче и легче: маленькие красные бугорки, высокая температура, рвота, а некоторые буквально падали замертво.

В тот день очереди были короче, и я опасалась как раз того, о чем говорил Чарли накануне вечером. Должно быть, в лагерь смерти переправили большое количество евреев.

Я обещала себе не бояться любого исхода этой ночи, но не могла отделаться от мысли, каково это почувствовать пистолет, направленный в голову, или, что еще хуже, веревку, затянутую вокруг шеи, вися на столбе на поле казни. Я видела слишком много повешенных и полагала, что быть расстрелянным скорее благословение. У некоторых смерть от удушья занимала до пяти минут, и я не представляла, какими будут эти последние мгновения, какие мысли пронесутся у меня в голове, пока моя шея будет медленно и мучительно ломаться. Мне снились кошмары, и я то и дело просыпалась в поту, сжимая шею от страха, что найду веревку.

Отравление газом звучало легче, чем два других варианта, и если бы мне пришлось выбирать, я бы предпочла быстрый и безболезненный уход, но никому из нас не было позволено делать хоть какой-то выбор. Никаких правил. Все решали нацисты.

Как только солнце полностью село, я направилась в свой барак за ежедневным пайком. Возле моего блока караулил Чарли. Он проводил меня внимательным взглядом, но не успела я отойти далеко, как меня схватили сзади и потащили прочь. Такое бесцеремонное обращение всегда вызывало негодование. Это причиняло мне боль, но не физическую, а эмоциональную. Я понимала, что с другими поступают так же, но с ненавистью и злобой, и это пугало и огорчало меня.

Чарли уперся кулаком в мое плечо, увлекая меня за собой. Я прекрасно знала, что не стоит задавать вопросы, и молчала, пока мы не достигли здания, в которое меня раньше не приглашали и не затаскивали. Я шла только туда, куда мне говорили, если, конечно, Чарли не приводил меня на место.

Мы спустились по лестнице, что вела под землю, и Чарли осветил пространство своим тусклым фонариком. Мы наткнулись на десятки ящиков с вещами. Я не могла разобрать, что находится в них, но, подойдя ближе, обнаружила, что они заполнены и рассортированы по категориям: очки, волосы, вставные зубы, золотые зубы, украшения, обувь и одежда.

— Что все это значит? — спросила я.

— Не сейчас, — поспешно ответил Чарли. В его голосе звучала злость, а может, он просто нервничал, как и я. Обычно он вел себя вполне спокойно, но не в этот вечер.

— Нет, я хочу знать, что это такое. — Конечно, я догадывалась, что это было, но мне нужно услышать это вслух.

— Вещи погибших, — прошелестел он сквозь учащенное дыхание.

— Что, прости? Они хранят их здесь и раскладывают по ящикам?

— Да, Амелия. — Его ответ звучал предельно лаконично, и я расценила эту реплику как намек на прекращение дальнейших расспросов. Раньше я никогда не боялась испытывать свои границы с Чарли, но теперь, когда на кону стояли наши жизни, все было иначе.

— Мешок с картошкой? — спросила я, наблюдая, как он берет два и перекидывает их через плечо.

— Да, — ответил он, не став уточнять, зачем они ему нужны. За год до этого дня я бы испугалась. Возможно, не смогла бы игнорировать недоверие, но я должна верить, что Чарли знает, что делает. — Прошу, побудь здесь, пока я займусь спасением Люси.

— Как? — спросила я, хотя на самом деле мне следовало прекратить задавать вопросы.

— Амелия, пожалуйста, доверься мне. Я вернусь минут через десять.

У меня не получалось больше скрывать страх на своем лице. Да и как я могла? У меня не было практически никакой информации о нашем побеге, я лишь предполагала, что мы пойдем не тем путем, которым пытались спастись другие евреи. Было ясно, что у Чарли иные планы.

— Хорошо, — шепотом проговорила я.

Он подошел ко мне, направив фонарик на стены в задней части помещения, благодаря чему мы смогли разглядеть друг друга в неосвещенной сырой комнате, пропахшей человеческими останками — запах, к которому я, к сожалению, уже привыкла. Однако сырость придавала запаху особую остроту, которую невозможно было заглушить, даже если дышать только через рот.

— Поторопись, пожалуйста, — взмолилась я. Темноты я уже не боялась, как раньше, но внизу было неспокойно.

Чарли нежно поцеловал меня и быстро погладил по щеке, после чего помчался обратно по лестнице без картофельных мешков, брошенных им небольшой кучкой у подножия ступеней.