Прощальный фокус

– Ей-богу, я заору, если вы сию же минуту не прекратите! – тихо сказала Китти. Опустив нож, она сунула руку в задний карман, достала колоду карт и передала Сабине. Говард Плейт, взяв обеими руками чашку, отошел от стола и вновь встал у дверного косяка. Было нетрудно представить его хулиганом двадцать пять лет назад. Было в его фигуре что-то уязвленное и одновременно угрожающее – сочетание, которое могло казаться романтичным, когда он был молод и еще красив. В молодые годы ему было достаточно строить из себя крутого, ни о чем особо не задумываться, щеголять умением пить без меры и ходить зимой без верхней одежды. Такие парни обычно кончают плохо – либо гниют в тюрьме, либо ночью врезаются на машине в дерево и разбиваются насмерть, либо, вняв доброму совету правоохранительных органов, убираются из города, и больше никто ничего о них не слышит. Они, поскользнувшись, падают под колеса локомотива на сортировочной станции. Редко, очень редко они выживают, исправляются, остаются с женщиной, на которой женились, и с детьми, которых зачали, и чуть повыше тощих ног у них вырастает круглое брюшко. Говард Плейт принадлежал к исправившимся.

Сабина раскрыла колоду. Карты были мягкими после бесчисленных партий в кункен и великого множества одиноких пасьянсов, которые Дот раскладывала вечерами в постели, на вытащенном из духовки противне. Распечатанная колода для иллюзиониста ценности не представляет. Каждый подозревает фокусника в обмане, но даже обманывая, краплеными картами он не пользуется. Парсифаль заказывал карты ящиками, потому что выкидывал колоду после нескольких трюков, даже если просто репетировал. Он мог работать только с новыми картами. Старые и поврежденные в его руках уже не оживали. Сабина же напротив, хранила старые колоды и упражнялась с картами, пока те не рвались пополам. Она склеивала карты, разрисовывала, превращала в стены офисных зданий. Ненужные колоды отдавала матери, а та жертвовала их приютам, отправляла в «Хилел-Хаус» или «Еврейский дом» и однажды даже отослала двадцать колод в сиротский приют в Израиле.

Сабина передала карты Го:

– Обычная колода, правда же?

Го осторожно взял колоду. Карты эти он знал. Ими он с Гаем играл в «плюнь-в-океан» в те дни, когда из-за холода нельзя было и носа показать на улице, когда ветер грозил продырявить барабанные перепонки. Они с братом резались в карты до тех пор, пока один не уличал другого в жульничестве. Тут карты летели на пол, и начиналась драка не на жизнь, а на смерть. После каждой игры Дот заставляла их при ней пересчитывать карты, проверять, не завалилась ли какая-нибудь под диван. Го разложил карты веером и, мельком осмотрев, убедился, что все четыре масти на месте, а тузов столько, сколько полагается. Бумага на ощупь была мягкой, точно кожа старой бейсбольной перчатки. Го вернул карты Сабине. «Порядок», – сказал он, но без особой уверенности.

Сабина начала представление. Она пошла на это, понимая, что Китти просит помочь разрядить обстановку. И потому, что карты напоминали о Парсифале. Начала не спеша – разделила колоду надвое и перетасовала по-простому, налистыванием. В картах ее зрители были полными профанами. Их еще никто никогда не удивлял по-настоящему. Сабина могла заставить их вопить от восторга, даже просто сняв колоду. «Этому меня ваш дядя научил».

– Господи, – воскликнула Берти, наклоняясь над столом. – Я должна позвать Хааса. Пусть он тоже посмотрит! – Но она не шевельнулась и не пошла к телефону. Словно прилипнув к стулу, девушка, как зачарованная, следила за мельканием сине-белых карточных рубашек. – А ты могла бы как-нибудь к нам в школу прийти? Дети были бы в восторге.

– Да уж, воображаю, – пробормотала Дот.

Руки Го лежали на столе; разомкнув обветренные губы, он дышал ртом. Гай и тот притих. Китти стояла за спиной у Сабины. Все были зачарованы точно выверенными движениями ее рук. Сабина могла бы заставить делать их что угодно – опуститься на четвереньки, лаять по-собачьи, – стоило только сказать им, что это непременная часть номера. Даже не фокусом, простым тасованием карт она погрузила их в транс, и говорило это не столько о ее мастерстве, сколько о характере обитателей Аллайанса.

Сабина вертела колоду так быстро, что уловить суть совершаемых ею манипуляций было невозможно. Красные карты лицом вниз, черные лицом вверх, и еще пару раз снять для красоты – карты уже лежат как надо.

– Этот фокус, – сказала она, – очень простой, но мне понадобится доброволец.

Какое красивое слово – «доброволец». Оно обещает некое партнерство, сообщничество. Вызваться добровольно – значит получить возможность выйти на сцену, под свет софитов и взглянуть на людей, оставшихся внизу, в зале, где только что сидел и ты. Феттерсы и Плейты глядели на нее с ожиданием и надеждой. Никто не тянул руку – каждый был уверен, что выбор падет на него.

– Вы, сэр, – сказала Сабина, с улыбкой распорядительницы игорного зала в Лас-Вегасе обращаясь к мужчине у двери.

Все сидевшие за столом, обернулись и воззрились на Говарда Плейта, который так и остался торчать в дальнем углу кухни.