Прощальный подарок Карла Брюллова

– Я вообще стараюсь никому об этом не рассказывать, сейчас объясню почему. Теперь всем известно, какие творились ужасы в лагерях, так что позвольте мне опустить подробности. Мне повезло, я выжил, был освобожден нашими войсками. Но мучения, выпавшие на мою долю в лагере, и физические, и моральные, подкосили меня, я, как бы это выразиться поточнее, не то чтобы сошел с ума, но, в общем, рассудок мой был поврежден. Я потом долго лечился и очень медленно и трудно возвращался к мирной жизни. В Ленинград я вернулся в начале сорок шестого. До войны я был женат, у меня была маленькая дочка Анюточка, ей тогда три годика было. И жена, и дочь погибли в блокаду. В живых осталась мать, но и то очень болела, умерла в сорок седьмом. Других родственников я не искал. Не имел сил. Работать музыкантом я тоже больше не мог, перебивался какими-то заработками, пока один приятель не предложил попробовать работу настройщика. И вот, с его легкой руки, я стал высококлассным специалистом. Живу, так сказать, не бедствую. Да. Какой-то рассказ получается неправильный. Не о Римме, а о себе, но без этого вам не понять, – извиняясь, развел руками Аристарх Иванович.

– Пап… – заглянул в комнату молодой симпатичный мужчина. – Здрасте, – бросил он небрежно, заметив Реброва. – Я возьму машину? – И, не дожидаясь ответа, закрыл дверь.

– Сын. Единственный. Поздний. Избалованный. Даже чрезмерно, – со вздохом пояснил коллекционер. – Да, так вот. В сорок шестом году я как-то случайно зашел в магазин, за какой-то мелочью, и вдруг ко мне с криком бросилась какая-то девочка. Она обхватила меня за талию и со всхлипами стала повторять: «Дядя Арик, дядя Арик». Так меня зовут в семье. Я растерялся. Даже испугался. Потом выяснилось, что это моя Римма, дочь двоюродной сестры Зои. Как она меня узнала? Ума не приложу. До войны я был цветущим молодым человеком. А после лагеря превратился в развалину.

– До войны вы близко общались с семьей сестры?