Слова Любы звучали холодно, равнодушно, и Олег впервые в жизни испугался по-настоящему. До сих пор, как бы его ни ругали, как бы на него ни орали, чем бы ни грозили, он знал, семья его прикроет, вся семья. А теперь… Все вдруг рухнуло, рухнуло как-то вдруг, на ровном месте, когда ничего особенного не происходило, из-за какой-то ерунды. Картина, ограбление… Да найдет милиция эту картину. Никто ничего не заметит, повесят Пичугины ее на прежнее место, и всего делов-то. Как Любка этого не понимает?
– Поехали. Или я поеду одна, тогда за тобой приедут с ордером и заберут прямо с рабочего места. Будешь выходить из комитета под ручки с нарядом милиции, – безжалостно проговорила сестра.
– Дрянь! Гадина! – взвизгнул совершенно по-бабьи Олег, и из глаз его брызнули мелкие злые слезинки. – Утопить меня хочешь? Не выйдет! – Худенький, верткий, со сморщенным от злости и испуга лицом, он был похож на мартышку.
– Выглядишь жалко, – презрительно уронила Любовь Георгиевна. – Ты бы хоть прическу сменил. Бакенбарды эти нелепые, волосы чуть не до плеч… Ведешь себя, как баба, и выглядишь так же. Собирайся.
Вела себя Любовь Георгиевна уверенно, но вот в душе ее боролись сомнения. Правильно ли она поступает? Может, все-таки предупредить отца? Звонить из кабинета Олега? Нет. Откуда? С проходной? Из автомата? Пожалуй.
Главное, чтобы отец был на месте. А Олег? Сперва надо запихать его в машину, чтоб не дал заднего хода. Впрочем, куда он денется? Милиция за шиворот притащит. Да, она позвонит с дороги из автомата.
– Люба, ты с ума сошла? Ты понимаешь, что ты говоришь? Почему ты мне сразу не сказала?
– Ты был в Польше, – сухо ответила Любовь Георгиевна, поняв вдруг, что ей страшно надоело вечно тянуть на себе этого недоумка Олега.
С самого детства ей ставилось в обязанность: «присмотри за братом, помоги, защити, подтяни, удержи, повлияй». И она, как и положено пай-девочке, слушала родителей и тянула за собой, подтягивала в учебе, вытаскивала из сомнительных компаний, платила его долги, она до того запуталась, что прикрывала его даже от родителей. К чему это ее привело? Не пора ли сбросить это ярмо с шеи и предоставить им самим разбираться со своими проблемами.
– Папа, я еду в милицию, это решено. – Голос звучал холодно, равнодушно.
– Хорошо, поезжай. Я что-нибудь придумаю. – Георгий Сергеевич Кружилин сдался, смирился с решением дочери, принял ситуацию.
И Любовь Георгиевна вдруг поняла, по-настоящему поняла, что родители стареют.
Глава 12
8 ноября 1972 года, Ленинград