— Да на экзотику потянуло, — фыркнула вторая соседка. У неё были удивительные переливающиеся огромные глаза, похожие на две огранённых бриллианта. — С тех пор, как Касси украла у тебя полукровку, каждый старается выпендриться. И Аулус тут преуспел, раз смог притащить нагу! Хотя, мне казалось, ему больше эльфы по вкусу.
— Так к эльфам, наверняка, иной интерес! — с явным намёком заявила соседка Мийрис, более крупная демоница с пухлыми волнительными губами и внушительным бюстом, который та нарочно выставляла напоказ. — Леди-замарашка ведь дочь посла, такую просто так не заполучить, разве что со скандалом. Вот и пришлось «жениться».
— Говоришь так, будто знаешь, что у Аулуса кто-то есть, и он вот-вот нам всем любовницу представит! — рассмеялась Мийрис, и вслед за ней захихикали ещё несколько демониц. Однако их злорадное веселье продлилось совсем недолго.
Двери в зал вдруг открылись, а за ними появился Аулус. Рениса сразу же узнала его алую шевелюру и гордую осанку. Вот только он оказался не один. Рядом, держа его под руку, словно они были парой, шла самая знаменитая и ослепительно прекрасная эльфийская леди — принцесса Шанталь.
— Да быть того не может! — ошеломлённо прошептала Мийрис под аккомпанемент удивлённых вздохов прочих демониц, тогда как в сердцах Ренисы пронёсся ураган. Разом запотевшие ладони непроизвольно сжались, а в горле пробкой застрял ком.
Глава VII. Снежные сумерки. Дамиан
Дамиан:
Семнадцатый день месяца совы, второй день после возвращения
Липкий снег противно скрипел под ногами, колкий морозный воздух безжалостно щипал щёки и склеивал глаза. Пальцы, спрятанные в прочные перчатки из драконьей кожи, давно онемели, и уже в кистях начала чувствоваться неприятная скованность. Каждый новый шаг давался с трудом, но идущий, укутанный в подбитый мехом лисицы толстый плащ, был упрям. В миг, когда его разум требовал сдаться, он возрождал в памяти лицо любимой жены. Глубочайшее отчаяние и нестерпимая боль исказили прекрасные черты, превратив их в уродливую маску. И он растерзал бы всякого, кто осмелился бы заявить, будто она, изнурённая неудачными беременностями, в конце концов, утратила всякое очарование.
Это, верно, был злой рок, жестокая расплата за грехи предков. Их обыденное естественное для всякой пары желание стать родителями внезапно превратилось в сущий кошмар. Одна потеря следовала за другой, всякий раз, едва живот только начинал расти. Они потеряли так пятерых, несмотря на все меры предосторожности и усилия целителей. И вот, казалось, что им, наконец, улыбнулась судьба. До родов оставалось чуть больше двух месяцев, когда в их дом вновь пришла беда. Были вызваны самые прославленные целители и лучшие из лекарей-волшебников. Он отчаянно надеялся, что в этот раз им непременно удастся спасти малыша. Всё же срок был достаточным, чтобы при должных усилиях выходить недоношенного. Во всяком случае, ему уже доводилось встречаться с такими случаями, закончившимися вполне удачно, вот только судьба в очередной раз презрела их.
— Он умер ещё несколько дней назад, — констатировал лекарь. Его взгляд был пронизан состраданием и печалью. Мертворождённый младенец лежал синим бледным комком у него на руках.
— Но почему? — Боль прошивала насквозь. Словно молния, она пронизывала каждую клеточку, и не давала дышать. Он мог лишь рвано захватывать воздух, будто угодившая на сушу рыбина. И всё, о чём ему мечталось в тот момент — наконец, оглохнуть, чтобы не слышать, как в соседней комнате обезумевшая от тяжелейших родов и обрушившегося горя, надрывалась его любимая.
— Верните моё дитя! Отдайте его! Он нужен мне! — Её голос напоминал неистовый вой дикой волчицы, угодившей в капкан.
— Сердце перестало биться… — Ища причину, лекарь окутал тельце магией и принялся вглядываться в меняющийся узор чар. Яркие огненные всполохи почти мгновенно окрасились в жуткий зелёный, а затем внезапно потемнели. Брови лекари сдвинулись к переносице, а лицо вмиг помрачнело.
Стук собственного сердца, бешено скачущего в груди, оглушал, судорожное неровное дыхание казалось рокотом ураганного ветра. Но даже весь этот невероятный шум не смог утаить от него ужасающую истину, произнесённую едва слышным шёпотом.
— Его забрала тьма…
С губ сорвался стон, а глаза защипало от едкой горечи.
— Мне жаль, Дэйни. — Лекарь спешно завернул труп младенца в окровавленную простынь. — Придётся сжечь тело.
— Да, конечно. — Собственный голос звучал глухо и хрипло, будто чужой. Тяжесть осознания навалилась на него, словно к шее привязали каменную глыбу и сбросили в морскую пучину. И там, в той глубине, в которую он стремительно погружался, царили лишь беспросветная тоска и безысходность.
— Кто-то из ваших с Ийли предков практиковал тёмные искусства? — Осторожный вопрос лекаря вырвал из горла новый надсадный стон.
В мозгу тут же незваным гостем пролетели слова родного деда:
«Если свет презрел тебя, оставив один на один с бедой, не каждому хватит мужества смириться с неизбежным и просто сдаться».