Прощальный вздох Тэнсая

Итачи знал, что ради Саске готов броситься в огонь, во мрак, куда угодно, чтобы спасти его, чтобы подарить ему жизнь, право на существование. Он принесёт себя в жертву не раздумывая, не колеблясь, не выжидая лучшего исхода для них обоих, ибо этого не могло быть.

Он знал, что такова участь братьев Учиха – одного в конце пути обязательно ждёт костлявая смерть. Итачи не сомневался, что тем, над кем нависнет эта старуха, будет именно он. Саске должен жить, по-другому быть не может.

Младший брат. С какой целью он существует? Для чего рождаются младшие братья? У каждого своя роль в жизни – Итачи пришёл к такому выводу давно, ещё будучи ребёнком.

Кто должен был учить и наставлять, кто заботиться и помогать. Но брат? Что он должен был делать: любить и подражать? Да, это было, но так давно.

Саске вырос, а с ним выросли и чувства, которые он растил в себе, как цветок, что наконец распустился и показывает свою красоту. Свою особенность, необычность, странность. Такого цветка Итачи никогда не приходилось видеть, такую гамму эмоций, такую дикость в действиях и выражениях.

Саске дикий. Он заставляет дни быть дикими.

Итачи боялся его силы, его напора, его желаний, которые он не пытался, даже не думал скрывать. Его птенец оброс перьями, стал вольной птицей, не позволяющей и дальше греть его под своим собственным крылом. Он кружил над своим братом, как коршун, и готов был в любую минуту сорваться и заклевать, съесть, убить, чтобы Итачи был только его, чтобы достался только ему и никому больше.

Дикая любовь, сумасшедшая, неправильная. Как всё ужасно, какие они ужасные и уродливые.

Младший брат лёг крестом на плечи Итачи, который нёс его на свою Голгофу. Он не боялся ничего, кроме своей частицы, кроме своей второй половины – Саске, которого он должен оберегать и защищать с того момента, как тот родился жарким, душным августовским днём; как сделал первый, болезненный вздох и зашёлся звонким криком; как открыл свои бездонные чёрные глаза, впервые посмотрев на своего брата, поймав взгляд его чернильных, переливающиеся лихорадочным блеском глаз; как рос, делал первые шаги, говорил первые слова, смеялся и тянулся к нему – Итачи.

Младший брат – вот его наказание. Он заставил Итачи что-то чувствовать, он сделал его уязвимым, он дарил ему человечность, в то время как клан и деревня пытались всё это забрать.

Саске заставлял его учить и направлять, заботиться и помогать – всё то, что делали другие по отношению к Итачи. Он выбрал в качестве наставника, друга, родителя Итачи, а не всех тех, кто был создан для этих ролей: ни мать, ни отца, ни Наруто, ни Какаши-сенсея. Никого из них. Его выбором стал Итачи.

Как очевидно, ожидаемо, но так желанно. Да, Итачи хотел, чтобы Саске выбрал его точно так же, как и Итачи сделал выбор в пользу своего брата.

Его выбор был предрешён, когда Саске появился на свет; когда в их саду, прячась в душистых, кроваво-красных камелиях, он протянул свою бледную, маленькую руку, дотронувшись до ладони брата, поднял её и прижался своей щекой в своём детском порыве, в доверии и выказывании любви. Сокровенный жест, до одури интимный, что у Итачи тогда перехватило дыхание, и он боялся дышать, чтобы не спугнуть такое откровение, со стороны своего птенца.

Ладонь помнила это ощущение: нежную, гладкую кожу брата, которая была горячей от клюквенных пятен, что покрыли тогда детские щёки. Он смотрелся таким беззащитным, но это было обманчивое впечатление, ибо в его всё ещё детских глазах горел тот огонь, который сейчас испепеляет Итачи, только мазнув по его фигуре.

Безумие зародилось тогда, в том проклятом саду с кустами камелии, в том кровавом поле, где бегал Саске, теряясь в этих красно-рубиновых цветах.

Он не боялся сумасшествия, плавно отдаваясь ему, приглашая Итачи к себе, он звал его, своим взглядом прося разделить запретное яблоко на двоих. Просил вкусить отраву вместе, вместе сойти с ума. И он поддался, слепо, без раздумий прыгнув в этот кровавый океан.

Итачи с усилием разлепил свинцовые веки, всё так же сидя под клёном, обнаруживая, что Шисуи рядом нет. Неужели он успел заснуть? Как на него это непохоже. Видно, тренировки вконец вымотали и так уставшее тело и разум.

Облака размазанным пятном расплылись на линии заката, что было совсем неуместно для летнего неба. Это был холодный закат, какой бывает в зимние вечера, предвещая мороз и ветер.

Итачи не был склонен подмечать такие мелочи, но вспомнив то, как Шисуи опирается на суеверия, невольно задумался о том, что такой закат действительно не вписывается в данное время года.

В груди поселилось мерзкое предчувствие, что что-то не так. Обычно Шисуи так просто не уходил, он прощался, но своеобразно, по-своему. Он почти всегда старался распустить Итачи волосы, зная, что тому это не нравится и лишь нервирует.

Волосы – личное пространство, к ним никому нельзя дотрагиваться, а он брал и так беспардонно нарушал эту границу. Так не делал даже Саске. Он хотел, но сдерживал себя, как мог.