Прощанье с Родиной (сборник)

— А дальше, конечно, милиция. Старик их ведет и завывает, плача: «Я кровь проливал, а он меня убил». Я милиции говорю, что вижу его в первый раз, что он чокнутый, его вся Савеловская дорога знает, а менты мне: «Руки! Руки показать!..» А руки-то у меня чистые. Старик «ой-ти-ти» кричит, я возмущаюсь, что сами по Москве баранку покрутите двенадцать часов, что я не ударял, а, наоборот, — ударник производства… Старик визжит, бросается, милиция его держит… Бардак, короче, еле отмазался… В Лобне ссадили, но тут же отпустили, на следующей электричке ехал… Вот какие бывают случаи, вот какие бывают идиоты…

ЭТО БЫЛО В АПРЕЛЕ 1985 ГОДА, КОГДА ВОВСЮ БУШЕВАЛА АФГАНСКАЯ ВОЙНА, РАЗВАЛИВАЛОСЬ СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО, ВЕЗДЕ ПРОЦВЕТАЛИ ВЗЯТОЧНИЧЕСТВО, КОРРУПЦИЯ, АЛКОГОЛИЗМ, ПОВСЕМЕСТНО НАРУШАЛИСЬ ПРАВА ЧЕЛОВЕКА, ГОТОВИЛСЯ ВЗЛЕТЕТЬ НА ВОЗДУХ ЧЕТВЕРТЫЙ БЛОК ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АТОМНОЙ СТАНЦИИ, И ВСЯ МНОГОСТРАДАЛЬНАЯ СОВЕТСКАЯ СТРАНА С НЕТЕРПЕНИЕМ ЖДАЛА ИСТОРИЧЕСКОГО ПЛЕНУМА ЦК КПСС.

ВОТ И НАСТАЛ ЭТОТ ДЕНЬ! В КРЕМЛЕВСКОМ ДВОРЦЕ СЪЕЗДОВ СОБРАЛОСЬ МНОГО КОММУНИСТОВ…

— Да, тут ты, пожалуй, прав, — сказал я. — Кто не сидел, тот сажал, а кто сажал, тот тоже сидел. У одного моего товарища был старый отец. Он в молодости разгонял собрание троцкистов в Бауманском районе и всегда рассказывал об этом очень интересно. Сначала они троцкистам обрезали свет, но враги были к этому готовы и зажгли заранее припасенные свечи. Тут молодежь не выдержала и показала отщепенцам кузькину мать, тоже многие зубов недосчитались… А выйдя на пенсию, старый отец моего товарища тоже сидел однажды на скамейке Страстного бульвара и сделал замечание хулигану-стиляге, который, нагло развалившись, куря и поплевывая, слушал по магнитофону не Вилли какого-нибудь и не Розенбаума, а самого Высоцкого, который тогда был еще тоже живой и совсем не лауреат. Текст песен и голос из магнитофона тоже очень не понравились пенсионеру, и он сделал наглецу замечание, что нельзя так себя вести в общественном месте, что он призывает его к порядку. Хулиган в ответ послал его на три крайние российские буквы, отчего кровь у ветерана вскипела и он бросился на подонка с криком тоже: «Милиция! Милиция!» Стиляга дрогнул и побежал по направлению к Петровке, 38, но старик не отставал. Он подобрал палку, и когда разгильдяй пытался перепрыгнуть через чугунную ограду Московского комитета народного контроля, ударил его этой палкой по голове. Очнулся он уже в больнице, когда над ним склонился следователь в мундире, поверх которого был накинут белый халат. «Когда будем судить хулигана?» — это было первое, о чем слабым шепотом спросил старик. «Вас самого можно судить, палка-то оказалась с гвоздем, и вы сильно поранили гражданина, — ответил следователь. — Однако, учитывая ваш преклонный возраст, заслуги перед советской властью и то, что потерпевший вас вполне простил, мы дело закрываем, но делаем вам предупреждение о недопустимости подобных самочинных действии. У нас в стране существует закон, и все граждане обязаны его соблюдать».

— Эге! Да это уж не мой ли был старик? — воскликнул Тертий Данилов.

— Нет, — успокоил я его. — Точно не твой. Он уже тоже умер, и его похоронили на Ваганьковском кладбище недалеко от Высоцкого. Но Высоцкому памятник поставили, а у этого ничего на могиле нету. Сын запил, актер, из театра выгнали, сейчас наследство пропивает, некогда ему…

ЭТО БЫЛО В АПРЕЛЕ 1985 ГОДА, КОГДА ВОВСЮ БУШЕВАЛА АФГАНСКАЯ ВОЙНА, РАЗВАЛИВАЛОСЬ СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО, ВЕЗДЕ ПРОЦВЕТАЛИ ВЗЯТОЧНИЧЕСТВО, КОРРУПЦИЯ, АЛКОГОЛИЗМ, ПОВСЕМЕСТНО НАРУШАЛИСЬ ПРАВА ЧЕЛОВЕКА, ГОТОВИЛСЯ ВЗЛЕТЕТЬ НА ВОЗДУХ ЧЕТВЕРТЫЙ БЛОК ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ АТОМНОЙ СТАНЦИИ, И ВСЯ МНОГОСТРАДАЛЬНАЯ СОВЕТСКАЯ СТРАНА С НЕТЕРПЕНИЕМ ЖДАЛА ИСТОРИЧЕСКОГО ПЛЕНУМА ЦК КПСС.

ВОТ И НАСТАЛ ЭТОТ ДЕНЬ! В КРЕМЛЕВСКОМ ДВОРЦЕ СЪЕЗДОВ СОБРАЛОСЬ МНОГО КОММУНИСТОВ. НЕКОТОРЫЕ ИЗ НИХ КАШЛЯЛИ, ЧИХАЛИ, НО ПОТОМ ВДРУГ ВОЦАРИЛАСЬ МЕРТВАЯ ТИШИНА…

— Так ведь и мой помер! Мне потом сказали, что он вскорости помер, но не от побоев помер, а просто так — пришло время, и он помер. Не вечно же ему жить?