Прощанье с Родиной (сборник)

— Не демагогия это, Володя, а выстраданная мною необходимость гуманизма, — грустно улыбнулся «Сталин». — Ведь я тоже, как и ты, в детстве человеком был, в семинарии учился, маму любил, хачапури кушал, а потом сам знаешь, во что превратился. Не повторяй же, дружок, промахов своих предшественников, как бы ты к нам ни относился. Мы-то, конечно, с твоим тезкой Володей и бородатым Карлушей уже исправились, исправились окончательно, но, как видишь, только после своей физической смерти. А это, знаешь ли, так осложняет загробную жизнь, скажу тебе, кацо, как родному. Ты правильно цифру назвал — двадцать миллионов, и каждый из этих двадцати миллионов перед моими глазами каждую ночь. И еще я тебе скажу, что силой и фанаберией ты ничего не добьешься, а доброта и толерантность делают чудеса. И сам спасешься, и народ свой спасешь — от смуты и беззакония. Ты хочешь спастись? Хочешь спасти свой народ?

И случилось чудо.

— Да, хочу, Иосиф Виссарионович! Помогите и мне исправиться! — Скруджев простер руки в последней мольбе, но вдруг заметил, что никакого Духа рядом уже нет.

Куплет пятый. «Снова замерло все до рассвета»

Скруджев так горел желанием осуществить свое доброе намерение и так был взволнован, что совершенно случайно вдруг снова нажал кнопку скрин-экрана. К своему удивлению, он вдруг снова увидел за служебным столом своего преемника.

— А что, Митя, разве праздники уже кончились? — спросил он.

— То есть как так уже? Почему уже, когда праздники еще не начинались? — удивился Дмитрий.

— А какое сегодня число?

— Странный вопрос! То же самое, что было с утра. Тридцать первое декабря.

— Все еще тридцать первое? Ну, слава богу! — И Скруджеву вдруг стало легко и радостно, как будто бы какой-то неведомый горний свет вдруг осветил самые темные уголки его души.

— Как ты думаешь, мы успеем? — нарочито строго спросил он, скрывая за такой внешней свирепостью это свое новое мировосприятие.

— Что «успеем»? — испугался преемник.

— Немножко, как ты выразился, «прибавить демократии», — расхохотался Скруджев, весьма довольный этим интонационным розыгрышем. — И не после Нового года прибавить, а в самое ближайшее время, прямо сейчас, точнее — навсегда. Записывай, первым делом мы освобождаем узников типа «политических» и Данилова. Потом назначаем Правителем страны тебя. А я снова занимаю твой пост премьер-министра…

«Рехнулся все-таки, шеф», — безнадежно подумал Дмитрий, но не поверил своим ушам, когда услышал:

— И ровно в двенадцать, под бой Кремлевских курантов я озвучу все эти свои решения. И еще — как ты думаешь, куда лучше бросить Борьку — на культуру, внутреннюю политику или на молодежь? Боюсь, вице-премьером ему быть все-таки пока рановато.

— А что будем делать с гражданином Кундяевым, бывшим поэтом? — не удержался Дмитрий.

— А вот о. Станислава ты не трожь. Это не нашего с тобой уровня вопрос, — твердо ответил Скруджев.

Кода

И он уж больше никогда не водил компании с Духами и не встречал на своем жизненном пути Карла Маркса, Ленина, Сталина.

И он стал с того памятного предновогоднего дня очень лучшим человеком, как выразилась про него в одной из своих передач новая телезвезда по имени Рая с Бирюлева.

Ах, если бы и про нас могли бы сказать то же самое! Про всех нас — про меня, писателя Попова Е.А., про знаменитого персонажа многих других моих рассказов, тоже писателя, но по фамилии Гдов, про вас, прилежный читатель, добравшийся до конца этого текста.

Но вряд ли кто будет столь щедр, чтобы так отзываться о нас. Поэтому нам остается лишь повторить вслед за великим Чарльзом Диккенсом: «Да осенит нас всех Господь Бог своей милостью». На этом и нашей «Рождественской песне» конец, а кто нас слушал — молодец.

Осенит?

Когда упадет Пизанская башня

Когда упадет Пизанская башня

Он был дальновиден.

В законах борьбы умудрен,

наследников многих

на шаре земном он оставил.

Мне чудится –

будто поставлен в гробу телефон.

Кому-то опять

сообщает свои указания

Сталин.

Куда еще тянется провод

из гроба того?

Нет, Сталин не умер.

Считает он смерть поправимостью.

Мы вынесли

из Мавзолея его, его,

но как из наследников Сталина

Сталина вынести?

Евг. Евтушенко

Писатель Гдов стоял под самой Пизанской башней, совершенно не боясь, что она упадет ему на голову. Поздно ему было чего-либо бояться. Кто всю свою сознательную и бессознательную жизнь прожил сначала в СССР, а потом в Российской Федерации, уже практически ничего не боится, даже Пизанской башни, которая — и это ясно всем — рано или поздно, а на кого-нибудь все-таки упадет, вот увидите.